Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)

Высшее политическое руководство страны уже имело опыт «самостийных» действий М. Тухачевского в 1920 г., в период советско-польской войны, приведших к осложнениям во внешнеполитической сфере. Тогда Политбюро ЦК РКП (б) приняло следующее постановление: «Выразить самое суровое осуждение поступку тт. Тухачевского и Смилге, которые издали, не имея на то никакого права, свой хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства»[680].

Добавим, что в приказе по войскам Западного фронта говорилось о возможности мира с Польшей только лишь на ее развалинах. И это в период, когда велись мирные переговоры.

Теперь, в 1923 г., подтолкнуть импульсивного, переживающего «польский синдром» командующего к авантюрным действиям могли некоторые его близкие соратники. Мы имеем в виду прежде всего двух человек: командира 4-го стрелкового корпуса, бывшего офицера царской армии А. Павлова, исключенного из большевистской партии за пьянство, и командира 7-й кавалерийской дивизии Г. Гая, лишенного полномочий политического комиссара в связи с возбуждением против него уголовного дела[681].

Вместе со своим командующим они переживали поражение от польской армии и были готовы к реваншу. Симптоматично, что именно А. Павлов на маневрах руководил победоносно наступающими «красными». По одну сторону с ним был и Г. Гай.

Кроме того, нелишне в связи с маневрами отметить, что контрразведывательный отдел полномочного представительства ГПУ и Особый отдел Западного фронта вели дело разработки на группу высшего комсостава 4-го корпуса во главе с А. Павловым[682]. Эта группа оценивалась как монархическая и, следовательно, контрреволюционная.

Чтобы выявить признаки возможной подготовки М. Тухачевским к авантюрным действиям (в виде похода в Германию через Польшу), ОГПУ срочно запросило у своего полномочного представительства в Смоленске все приказы за июнь — август по войскам Западного фронта[683].

После окончания маневров, чтобы нарушить устоявшиеся среди комсостава связи и таким образом не допустить возможности нового нагнетания ситуации, чекисты через военное командование Красной армии добились передислокации некоторых частей, включая части 4-го корпуса и 7-й кавалерийской дивизии[684].

Для оценки и выработки упреждающих мер все материалы на М. Тухачевского были осенью 1923 г. запрошены в Особый отдел ГПУ[685].

Ознакомившись с ними и, вероятно, получив через какое-то время некую дополнительную информацию, председатель ГПУ Ф. Дзержинский написал в первый день 1924 г. срочную записку своему заместителю В. Менжинскому. В контексте нашего исследования ее текст крайне важен, поэтому приведем ее полностью: «В связи с данными о наличии в армии Западного фронта контрреволюционных сил необходимо обратить на Западный фронт сугубое внимание. Полагаю необходимым: 1. составить срочную сводку всех имеющихся у нас данных о положении на Западном фронте, использовав и весь материал, имеющийся в ЦКК — РКИ (Гусев — Шверник); 2. наметить план наблюдения и выявления, а также мер по усилению нашего наблюдения и по предупреждению всяких возможностей. Меры должны быть приняты по всем линиям нашей работы: Особый отдел, КРО, Погранохрана, Губотделы, а также по линии партийной — ЦК и Губкомы. Нельзя пассивно ждать, пока „Смоленск (имеется в виду штаб Западного фронта, дислоцированный в Смоленске — А. З.) пожелает продиктовать свою волю Кремлю“. Прошу этим заняться, использовав пребывание здесь Апетера. Я думаю, кое-какие задания можно было бы дать Благонравову и Самсонову и Межину по линии ж. д. и их влияния и их смычки»[686].

Итак, из записки Ф. Дзержинского ясно, что он оценивал ситуацию как очень серьезную. Его выводы базировались на затребованных в Особый отдел материалах на М. Тухачевского, на личном докладе незамедлительно вызванного в Москву полномочного представителя ГПУ по Западному краю и одновременно начальника Особого отдела фронта И. Апетера, а также на информации, собранной комиссией ЦКК под руководством С. Гусева.

Однако еще раз подчеркнем, что речь не идет (как видно из текста записки) о раскрытом заговоре в войсках Западного фронта. Чекисты приняли упреждающие меры лишь по признакам возможно вызревавшей авантюры, в том числе по недопущению втягивания в нее импульсивного, несомненно обиженного на представителей партии в лице фронтовых политработников командующего.

Наш вывод относительно ситуации, сложившейся на Западном фронте в конце 1923 — начале 1924 гг. подтверждается и тем, что о каком-либо подготовленном заговоре не упоминалось на таком значимом форуме, как Второй Всесоюзный съезд особых отделов, состоявшемся ровно через год — в январе 1925 г.