Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)

На фоне не соответствующего реалиям жизни уровня оплаты труда и всех видов довольствия, руководство всячески стремилось укреплять морально-политический дух чекистов. В преамбулах приказов и иных документов присутствовали постепенно складывающиеся стереотипные характеристики, такие как «солдат партии», «защитник завоеваний революции», «сознательный работник» и т. д.

Особо следует отметить приказы, посвященные юбилеям органов госбезопасности. В них работа ВЧК — ОГПУ неизменно оценивалась не иначе, как спасательная для Советской власти. «Расчищая поле для строительства социализма, — указывалось в приказе № 251 „О X годовщине ВЧК — ОГПУ“, — десять лет без перерыва, днем и ночью, без отдыха и срока, работает ЧК, не щадя ни врага, ни себя»[498].

Чекистам прививалась мысль, что они — особая каста, единственно надежная опора правящей большевистской партии. Все это, безусловно, влияло на формирование ментальности сотрудников, на совокупность их идей и интеллектуальных установок, умственных привычек и верований[499].

Однако значительно большее воздействие на чекистов оказывали не идеолого-политические посылки из Центра, а условия их труда, не сравнимые ни с какой другой специальностью.

В литературе нередко можно встретить утверждения, что сотрудники ВЧК — ОГПУ всегда были замкнутой кастой. В этом есть определенная доля правды, если иметь в виду корпоративные интересы и игнорировать личностные характеристики. Повседневная жизнь и деятельность чекистов давала много разных примеров. В целом же феномен корпоративной спайки, безусловно, имел место.

Изучение материалов более чем двухсот личных дел сотрудников особых и контрразведывательных органов позволяет нам выделить некоторые основания, на которых формировалась чекистская корпорация: 1) ненависть к внешнему и внутреннему врагу, который действует как в военное, так и в мирное время, подчинение общей для чекистов этике ненависти: жалость или сочувствие к представителям «исторически обреченных» классов есть признак политической неблагонадежности; 2) долг перед Отечеством, которому постоянно угрожают; 3) осознание причастности к когорте людей, ведущих незримую борьбу, но не надеющихся на общественное признание своих заслуг и почитание окружающих и даже родственников; 4) понимание посвященности в тайны государственной важности, знание подноготной многих событий и явлений в политической, экономической, военной и иных сферах; 5) исполнение на работе и в бытовой обстановке требований конспирации.

К сказанному можно добавить и постоянно подавляемый страх перед возможностью внесудебного наказания и даже расправы за совершенные проступки и преступления, связанные прежде всего с исполнением служебных обязанностей. «Особенность положения ГПУ среди других учреждений Республики, — говорилось в приказе № 267 от 23 октября 1922 г., — должна учитываться всеми сотрудниками ГПУ именно в том отношении, что за каждое преступление, каждый проступок они будут отвечать больше, чем всякий другой гражданин перед советским судом»[500].

Вынесение внесудебного приговора автоматически влекло за собой лишение права работать в органах госбезопасности, а практически — и занимать любую ответственную должность до конца жизни[501].

И все это при том, что чекист любого уровня не мог самостоятельно распоряжаться своей судьбой, решать, оставаться ли ему дальше на службе в ВЧК — ОГПУ либо перейти на другую работу. За него все определяли в учетно-распределительных подразделениях партийных комитетов, Организационном и даже Политическом бюро ЦК РКП(б) — ВКП(б). Партия стала работодателем для многих тысяч сотрудников органов госбезопасности. Кадровые аппараты ВЧК — ОГПУ никогда не осмеливались перечить партийным установкам.

Хорошей иллюстрацией здесь могут служить письма к Г. Ягоде от бывшего начальника Особого отдела 2-й конной армии, а позднее начальника отдела контрразведки Полномочного представительства ОГПУ по Западному краю С. Турло.

В одном из них мы читаем следующее: «Надеюсь, что Вы не забыли, как еще в 1920 г. я Вас просил об освобождении меня из органов ВЧК. Если до сих пор мне отказывали в этом под благовидными предлогами недостатка в опытных и преданных делу работников, то теперь эта мотивировка уже устарела… Ко всему этому, я еще нравственно и физически устал от всей этой таинственности, а больше всего от того, что на 75 % всего, что делается, я считаю неправильным в организационном и оперативном отношении… На основании этих соображений я решил окончательно и бесповоротно уйти из органов ОГПУ и прошу Вас санкционировать это»[502].

С. Турло грозил начать действовать через ЦК партии, и тем не менее его вопрос еще долго не решался.