Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней

Уолтер одержим идеей понять, что ощущает женщина в процессе и после полового акта. Заметив красивую прохожую, он возжелал овладеть ею, чтобы она стала «частью его тела»^[380]. Постоянное любопытство по отношению к другому полу толкает его на самые разнообразные эксперименты. Часто он вполне уверен в своем мужском достоинстве, но нередко беспокоится по этому поводу. Его беспокойство порой перерастает в фантазии, где он представляет себя женщиной, в частности, в гомосексуальном влечении. Все это плохо согласуется с викторианскими моральными догмами, но соответствует порнографическим фантазиям эпохи, где основной акцент делается на разнообразных любовных играх и на преодолении всех запретов. Однако Уолтер, нарушая запреты, постоянно чувствует некоторую неловкость, которая мешает ему дойти до конца. В социальном отношении он — нормальный человек с хорошим положением в обществе и может играть доминирующую роль в чувственных удовольствиях. Деньги позволяют ему беспрепятственно предаваться радостям и использовать для своих сексуальных развлечений пролетариев, как женщин, так и мужчин, подобных ремесленнику Джеку. Его очень удивляет, что Джек после этого ведет себя с ним фамильярно: «Он утратил скромность, а с ней — часть уважения ко мне. Вместо того чтобы просто ответить на мой вопрос и сказать при этом “сэр”, он сам стал задавать мне вопросы». Он сравнивает поведение Джека с поведением женщины, которая после полового акта ведет себя с партнером иначе, чем раньше^[381].

В отличие от ходульных героев порнографических сочинений, Уолтер не пытается скрыть те сомнения, что волнуют его; он полон самолюбования и навязчивых идей, он утомляет читателя, постоянно повторяя одно и то же. Но он отдает себе в этом отчет и, решив в зрелом возрасте издать свои мемуары, думает, не сократить ли их. Эти размышления помещены в седьмом томе, и он уверяет, что уже отбросил несколько страниц, но больше ничего удалять не будет, так как составляет мемуары «для тайного удовольствия», а оно не ослабевает, даже если он тысячу раз говорит одно и то же. Более того, «партнерша моего наслаждения всегда была нова для меня, а я — для нее». Он ищет тонких оттенков наслаждения. Разумеется, все кончается одним и тем же — совокуплением, но «есть тонкие отличия даже в е…ле, они составляют прелесть и новизну каждый раз, и описывать их для меня так же захватывающе и ново, как нова бывает сама очаровательница». Терзаясь угрызениями совести и испытывая смешанное чувство стыда и убеждения, что все, что он делает, хорошо, он решает оставить несколько страниц, подобных порнографическим картинкам или порнографическим книжкам. «Надо это оставить, это написано мной самим и для меня самого, никто, кроме меня самого, этого, наверное, не увидит, так что же мне стыдиться самого себя — оставлю!»^[382]

Викторианец Уолтер рассуждает как предшественник современного нарциссизма. Он становится промежуточным звеном между либертенами XVII века и адептами сексуальной свободы. Разумеется, следует учесть разницу в масштабах личности, выразившуюся, в частности, в его постоянном разрыве между собственным «я» и условностями эпохи, глубоко проникшими в его сознание. Им постоянно владеет тревога и страх, и отрешиться от них он может лишь ценой страданий и сомнений. Он постоянно мечется между той ролью, которую должен играть в обществе, и непреодолимым стремлением испытать как можно больше удовольствий. Именно поэтому его свидетельство так ценно. Эта книга обнажает сразу и лицо, и изнанку внешних установлений и мощных запретов эпохи. Человек живет двойной жизнью, но ему удается избежать нервного расстройства, так как он может испытать все что хочет, а потом вырвать тысячи страниц из дневника. Как он сам говорит вполне открыто, удовольствие доставляет не только описание, но и перечитывание описаний своих подвигов. Еще одно существенное противоречие: он не рискует открыто предстать перед судом публики, но хочет быть напечатанным. В 1882 году, если верить первому каталогу продаж, где в 1902 году появляется название этой книги, «старый богатый англичанин» заплатил целое состояние амстердамскому издателю. Чудак потребовал, чтобы 11 томов были отпечатаны только в шести копиях, так как произведение предназначено для его личного пользования, «а не для публикации»^[383].