Ориан, или Пятый цвет

Фамильный дом Эдди оказался просторным и светлым. Нижнее помещение продолжалось комнатой с толстыми стенами, выходившей в благоухающий сад. «Комната мамы», — проговорил Ладзано, и тон, которым он сказал слово «мама», тронул Ориан до глубины души. Красивый мужчина, самоуверенный, предприимчивый, Эдди одним этим словом вскрыл, до какой степени он оставался сыном, хотя и осиротевшим, как он соединял память о родителях, разбросанную между Марселем и Ре.

К комнате матери примыкала красивая ванная комната, в которой окошко, прорубленное с западной стороны, смотрело на море, рассекаемое прямым лучом маяка. Световой луч денно и нощно указывал морякам путь домой. Ладзано и Кристобаль Гийермо часто встречались на маяке. Старый чилиец мечтал о возвращении в родную страну, Эдди — о переходе его яхты через пляшущий океан.

На втором этаже Ориан с удивлением обнаружила кукольную комнату: десятки тряпичных кукол занимали кровать в углу.

— Увлечение матушки. Все местные дети хоть раз да пришли взглянуть на коллекцию кукол. Она сама рисовала модели на бумаге, потом воплощала их, покупая материю на рынке по четвергам. Они твои, если хочешь.

Ориан почувствовала, как перенеслась в детство… Алиса в доме чудес… Вспомнила о детских играх в сарае, где она создавала свою вселенную, заселяя ее рукотворными тряпичными созданиями.

— Можно? — спросила она, протягивая руку к изумительной кукле, на которой были капор с воланами, красные чулки, золоченые туфельки и праздничное платье крестьянки. Можно было представить, что она отправляется на бал, где непременно встретит возлюбленного.

— Конечно, — подбодрил ее Ладзано, — возьми, мама была бы счастлива оттого, что она тебе понравилась. Думаю, эта кукла была ее любимицей.

Ориан колебалась. Тогда Ладзано взял куклу и приложил ее к груди молодой женщины, словно подарил ей ребенка.

Ориан несколько секунд стояла неподвижно, захлестнутая глубоким и неконтролируемым волнением, которое было сильнее, чем все остальное. У нее возникло ощущение, что ее внезапно захватил высокий прилив, чтобы никогда больше не отпустить.

Они спустились в сад. Заходящее солнце посылало на стену дома последний луч — это было волшебное зрелище. Ориан была потрясена. С тех пор как она встретила Эдди, ее беспрестанно ошеломляли его взрывные появления и внезапные исчезновения, Она не решилась бы назвать их бегством, настолько все это было эффектным.

Его манера появляться и испаряться вводила в их отношения непредсказуемость, не лишенную очарования, но внушавшую беспокойство. Ориан всегда предпочитала контролировать свои действия, даже в личной жизни. Здесь от нее ускользало главное. Ободренная поведением Ладзано на поэтических вечерах на улице Помп, она не испытывала к нему чувства недоверия или ревности к потенциальной сопернице. И здесь, в материнском святилище, Ориан полностью успокоилась. Ладзано будто представил ее своей матери, а кукла, которую она прижимала к сердцу, стала ее благословением. Добро пожаловать в наш дом, добро пожаловать в нашу жизнь. Отныне они всегда будут произносить эти слова во множественном числе, они будут связаны общей судьбой.

В эту ночь они не занимались любовью в комнате на первом этаже. Наполненный йодом воздух вливался в открытое окно. Ладзано рассказал, что его мать поселилась здесь после смерти отца. Дом принадлежал одному из кузенов. Доля наследства и деньги, полученные от продажи отцовской фирмы, очень пригодились. И мать сумела дешево купить непритязательный домишко. В 70-е годы остров Ре еще не ценился, как сегодня, — объяснил Ладзано. — Предсказательница мадам Солей заявила о предстоящем здесь внезапном сильном приливе, схожем с цунами, и многие из местных жителей поспешили убраться подальше в глубь материка, Моста тогда не существовало. Все пользовались паромом, который совершал медленные переправы между причалами Пон-Неф и Ривду…

— У тебя сохранилась фотография отца? — неожиданно прервала его Ориан.

Она не преминула отметить, что сегодня Ладзано избегал упоминать об отце — человеке, который повлиял на его жизнь и его решения. Он замялся.

— Думаю, мать сохранила альбом в сундуке большой комнаты, в углу.

— Могу я сходить за ним?

— Если хочешь.

Ориан вышла из спальни и быстро вернулась, держа в руках альбом с фотографиями, вставленными в прозрачные гнезда. Затхлостью пахнуло, когда она молча переворачивала страницы. Ветер, врывавшийся легкими порывами, колебал пламя керосиновой лампы. Ладзано замолчал, словно вспоминая прошлое, с которым утратил всякую связь. В этом альбоме с поблекшими красками жил белокурый кудрявый мальчик, смотревший на отца как на Бога, а рядом стояла мать, казавшаяся самой счастливой женщиной в мире.

Особенно поразила Ориан одна фотография. «Это сардинщик», — поспешил пояснить Ладзано. Черно-белое фото было сделано в шестидесятых годах в марсельском порту. Мужчина с ослепительной улыбкой в форме моряка.

— Это невероятно, — удивилась Ориан. — Просто невероятно.

— Я знаю, — сдавленным голосом откликнулся Ладзано.