Ориан, или Пятый цвет

Ориан машинально включила телевизор. На кабельном канале только начался ночной выпуск новостей. Она очень удивилась, увидев на экране лицо депутата от оппозиции Жилля Бризара. Короткий, удачно отснятый любительский фильм показывал его в сомнительной компании на улице Рнволя, затем на Вандомской площади, затем у витрины ювелирного магазина с молоденькой брюнеткой, представленной телезрителям как сенсация. «Это милое создание по имени Шан, — пояснил ведущий, — не кто мной, как старшая дочь Санг Пу Но, одного из самых жестоких главарей бирманской хунты».

Ориан сразу схватила телефон и, не заботясь о позднем времени, набрала номер Ле Балька. Молодой полицейский в этот час увлеченно наблюдал за матчем по регби по каналу «Евроспорт». Узнав голос Ориан, он сразу переключился на информационный канал и застал конец передачи. На экране четко были зафиксированы лица Жилля Бризара и его спутницы. А на ночном заседании, где депутаты рассматривали проект Европейского союза в области воздушного сообщения, министр промышленности Дандьё, посмотрев кадры с участием неистового парламентария, вознамерившегося преподать правительству урок экономической морали, язвительно заявил:

— Месье Бризар, возможно, поведает нам завтра здесь, на этом месте, о своей другой жизни, которую он ставит превыше всего. Я согласен, что каждый имеет право на личную свободу. Но когда республиканский избранник смеет утверждать, что Республике грозит альянс с режимом, который, по его не совсем достоверным сведениям, отличается скандальной авторитарностью — а тут мы видим, как этот самый персонаж предлагает дорогие украшения подданной этого самого режима, — то, дорогие коллеги, нужно допустить, что настроение души очень переменчиво и что разум иногда отступает под натиском чувств.

Слова министра были встречены смехом.

— Этот Дандьё хорош, — заметил Ле Бальк.

— На черта он мне, — отозвалась Ориан. — Вы видели девушку, ту бирманку?

— Хотя кадр не очень резкий, но я не только видел ее, я ее узнал. Можете радоваться. Это ваша клиентка с улицы Помп.

— Ну спасибо! — воскликнула Ориан. — Будь вы рядом, я бы вас поцеловала.

Она выключила весь свет в квартире, оставив только ночник у изголовья кровати, и с чувством облегчения залезла под одеяло. В данную минуту она была не способна проанализировать последствия вечерних событий. Она лишь сказала себе, что Ладзано, такой, каким она его знала, не мог быть любовником бирманки. При этой мысли она улыбнулась и сразу забылась тяжелым алкогольным сном.

22

Когда Ладзано доставили в камеру предварительного заключения тюрьмы «Санте», он еще не в полной мере осознал, что с ним произошло. Полицейский заставил его вывернуть карманы, сгреб в мешочек деньги, банковскую карточку и даже мобильник. Следователь предупредила его, что цель содержания в камере предварительного заключения — воспрепятствовать контакту с кем-либо, а также предохранить обвиняемого от возможной опасности извне.

Ладзано сотню раз видел в кино такие сцены: главарей сажали за решетку, лишали их всего, даже шнурков, чтобы им не вздумалось удушить охранника, а то и повеситься. За последние месяцы хозяин «Массилии» из простого любопытства знакомился в прессе с обвиняющими свидетельствами против особо важных лиц, без суда и следствия отправленных в тюрьму следователем Казанов и ее коллегами из «Финансовой галереи». И хотя он не питал симпатии к Лойк Флош-Прижану, Пьеру Боттону, Бернару Тапи или Морису Бидерману — крупным рыбам, выловленным следователями, — он мог лишь сочувствовать уготованной им участи. Несмотря на знаки почтения к их социальному статусу, эти люди были раздавлены пребыванием в тюрьме, угнетены всем слышанным и виденным там, даже если деньги или влиятельные друзья помогли им избежать существования в грязной, мерзкой скученности среди воров, насильников и шантажистов. И тем не менее они узнали, что такое нашествие тараканов, тюремные запахи, несъедобная пища. Их пугали вопли заклюменных посреди ночи, содомия, драки, попытки самоуоийства — все то, что было частью повседневной жизни французских тюрем.

Уже два дня и две ночи томился Ладзано в восьмиметровой камере с железной кроватью, парашей в углу и крохотным столиком, за которым он ел, если можно назвать едой густую похлебку, пахнущую собачьим кормом и еще чем-то непривлекательным. Первый вечер он провел в камере на четверых. Соседи косо посматривали на него. Им было совершенно очевидно, что он человек из другого мира. Ладзано не сомкнул глаз, боясь, что, как только потушат свет, они бросятся на него. Узнав, в какие условия его поместили, следователь Казанов потребовала немедленно перевести его в одиночную камеру, что и было сделано с наступлением утра.