Ориан, или Пятый цвет

Попытка не оказалась напрасной. Три тома имели обманчивую внешность. Вместо них на полке стояли замаскированные под книги три коробки, в которых лежали бумаги. Ладзано взял документы, они быстро привели все в порядок. Было около семи вечера. Доев ветчину и допив вино, они вышли так же, как и вошли. Ладзано уложил документы в небольшой задний чемоданчик. Мотоцикл рванулся с места. Менее чем через час они отмечали свой успех в «Мезон Фурнез», ресторане на берегу Сены. К сожалению там не было комнат…

— Я должен срочно тебя покинуть, — сказал за ужином Ладзано. — Но я скоро вернусь.

Ориан испытала сильное разочарование, но сумела перебороть себя и остаться такой же красивой.

— Удивительно смелый этот Артюр. Он мог бы запрятать документы в сундук, но нет, этот высококлассный игрок всегда предпочитает риск. Можно подумать, что ни одна победа не будет для него ценна, если, идя к ней, не дрожишь от страха. За ночь я просмотрю все эти бумаги, после чего отдам их в твое распоряжение.

— Но почему бы не сделать этого вместе? — спросила следователь.

— Потому что ты нужна мне живой, — ответил он.

Они больше не возвращались к этой теме. Ночь убаюкала Париж. Когда стало прохладно, Ладзано довез Ориан до дома. Убедившись, что с ней все в порядке, он умчался вместе со своими тайнами.

41

После кончины жены Ладзано продал в квартале Монторгей квартиру, где они жили долго и счастливо многие годы. Южанин находил в этих колоритных и оживленных улицах, наполненных криками торговцев, марсельское очарование. Почти год он жил позади Люксембургского сада на маленькой улочке Сервандони, в большой квартире, выходившей на цветущий двор. Каждое утро он посвящал час прогулке по аллеям, где когда-то гуляли королевы.

Он задержался у группы игроков в шары, потом по-детски радостно смотрел, как детишки запускали маленькие парусники в пруду, подталкивая их палками. У него была уменьшенная телеуправляемая модель четырехмачтовой яхты «Массилия», которую по его просьбе изготовил один марсельский ремесленник. Эта изумительная модель составляла радость окрестной детворы; восхищались ею и взрослые, и даже утки, плывшие цепочкой за тем, что они принимали, может быть, за белого лебедя. На палубе этой уменьшенной модели «Массилии» находился трап, по которому можно было добраться до машинного зала, а именно — до системы водонепроницаемых батареек и электрических проводов. Ладзано заставил вырезать это отверстие по ширине своей правой руки. Именно туда он и вложил пакет с документами Леклерка, когда вечером вернулся после «ограбления». Предварительно он обернул его непромокаемой пленкой.

Следующим утром он спокойно вышел из дома и направился к будке, где хранились красивые парусники, даваемые напрокат ребятам за восемнадцать франков в час. Он был в хороших отношениях с Камиллой, студенткой-фармакологом, подрабатывавшей здесь.

Она была очарована и Ладзано, и его «Массилией». Он не раз доверял ей маленькую яхту. И этим утром он повстречался с Камиллой около пруда Люксембургского сада.

— Доброе утро, мадемуазель. Вручаю вам работенку!

И он протянул обрадованной девушке свой гордо-надменный корабль.

— Ему надо поплавать, но недолго. Позаботьтесь, пожалуйста.

— Можете мне довериться, я буду беречь его как зеницу ока.

Таким же спокойным шагом Ладзано отошел, оседлал свой мотоцикл и исчез.

А в это время Ориан заняла пост у окна своего кабинета. Глядя на бульвар, она ждала своего мотоциклиста. Она вспоминала ужасную картину смерти Изабеллы Леклерк и алую кровь на ее белом костюме. Полиция долго допрашивали вахтера, бывшего на работе в день пожара, допрашивала и советника Маршана. Тот довольно смутно говорил о мотивах своего присутствия в здании в то утро. Но его не в чем было упрекнуть, и ему не было предъявлено никаких обвинений. Полицейский заметил его явный мандраж во время рутинного допроса. Маршан пояснил, что с ним всегда так бывает: стоит, к примеру, ему встретить врача, как он чувствует себя больным. И не его вина, что он так реагирует. Как бы там ни было, следствие продолжалось, однако не было осязаемых следов, на основании которых можно было бы выстроить какую-либо гипотезу. Последний этаж выгорел дотла, и жар был такой сильный, что криминалистам не осталось ничего: ни отпечатков следов, пальцев, осколков взрывного устройства или частиц горючего.

В кабинете Ориан зазвонил телефон. Сам собой включился крошечный магнитофон, установленный Лукасом в ночь после пожара. Звонил Ле Бальк. Она не успела сказать, чтобы он не говорил о делах. Едва она сняла трубку, как полицейский восторженно выпалил:

— Ну и ну! Я видел у бирманки Ладзано.

Ориан грубо положила трубку: сердце захолонуло.

Снова зазвонил телефон.

— Эй, вы шутите, или как? Это же я, Ле Бальк!

— Я узнала вас. Поднимитесь ко мне, — тихо произнесла она, будто включились невидимые уши всех четырех стен.

Ожидая, когда он появится в дверях, Ориан размышляла: что делал Ле Бальк на улице Помп? Она отменила свое поручение неделю назад, посчитав, что он хорошо поработал. Объяснение ей дал сам Ле Бальк, когда вошел в кабинет.