Ориенталист

В написании второго романа Курбана Саида «Девушка с Золотого Рога», Эльфрида, по мнению доктора Баразона, принимала еще большее участие, чем в «Али и Нино». Он считал, что, хотя имя «Курбан Саид» указано в перечне как псевдоним одной Эльфриды, однако в действительности оно свидетельствовало о сотрудничестве между баронессой и ее другом Эсад-беем, который проживал в ее доме.

Еще нам был предъявлен издательский договор от 20 апреля 1937 года между венским издательством «Э. П. Таль и К°» и баронессой Эльфрндой Эренфельс фон Бодмерсхоф, проживавшей в замке Лихтенау, и он касался написания книги «Умирающий Восток». Доктор Баразон объяснил, что это было рабочее название будущего романа «Али и Нино». Еще один договор, от 7 июня 1938 года, был связан с уступкой прав на чешское издание романа, и в нем он уже фигурировал как «Али и Нино». Но если под первым договором стояло традиционное немецкое Hochachtungsvoll[148] и размашистая подпись владельца издательства Таля, то второй был подписан неким Альфредом Ибахом, и над его подписью красовались слова «Mit deutschem Gruss»[149] — более мягкий вариант приветствия «Хайль Гитлер!» Доктор Баразон объяснил, что Альфред Ибах был «арианизатором» компании «Таль» (точно так же, как госпожа Тереза Мёгле «арианизировала» другого венского издателя Льва — издательство «Пассер»).

Я вслух поинтересовался, а не могла ли Эльфрида, в известном смысле, быть «арианизатором» Курбана Саида. Она ведь вполне могла сделать это из расположения к своему другу, точно так же, как в США, в годы маккартизма, некоторые люди, не имевшие отношения к литературе, стали «прикрытием», «ширмой» для тех писателей, которые прежде состояли в Коммунистической партии. Услышав подобное предположение, Лила явно огорчилась, а доктор Баразон поспешил указать на то, что, поскольку эти договора подписаны весной 1937 года, почти за год до того, как нацисты «присоединили» Австрию к Германии, в то время еще не было необходимости в «арианизации» Курбана Саида. Я спросил Лилу про ее отца (в середине 1920-х годов, как объяснил доктор Баразон, барон Рольф изменил свое имя на Умар и перешел в мусульманство) и о его дружеских отношениях с Эсад-беем. «По-моему, вам стоит поговорить с моей матерью, — сказала Лила, — она гораздо больше, чем я, знает об Эсад-бее, моем отце и тете Эльфриде. Только я должна вас предупредить: человек она довольно необычный».

Мать Лилы, то есть третья жена барона Умара-Рольфа фон Бодмерсхоф, живет в Вальдфиртеле, суровом «лесном крае» Австрии на границе с Чехией. Лила сказала, что мама ведет отшельнический образ жизни и распорядок дня у нее настолько странный, что если я в самом деле хочу расспросить ее как следует о том, что меня интересует, то придется переночевать у нее в замке — он назывался Лихтенау. Кроме того, там имеется множество каких-то документов, которые могут представлять для меня интерес. Из Вены я выехал довольно поздно, так что замок, когда я наконец до него добрался, уже был освещен стоявшей низко над горизонтом луной, из-за этого на фоне ледяной голубизны неба его высокие стены казались сказочными. Я открыл ворота и вошел во внутренний двор. «Добрый вечер!» — крикнул я несколько раз в темноту, однако мне так никто и не ответил, и потому я вернулся в деревню, чтобы найти телефон. Когда я очутился в деревенском трактире, его посетители, мирно попивающие свое вечернее пиво, уставились на меня так, словно я свалился с луны, однако кто-то все же набрал нужный номер, и после нескольких гудков бодрый женский голос с французским акцентом пропел: «Ну где-е-е же вы? Я уже столько часов вас жду-у-у!»

Через пятнадцать минут сама баронесса, крупная крепкая женщина с карими глазами и всклокоченной массой седых волос, вела меня по пахнущим сыростью, промозглым каменным коридорам замка Лихтенау. Открыв тяжелую деревянную дверь, мы как будто перенеслись в другую эпоху. Помещение было устлано восточными коврами, там стояло фортепиано, имелась изразцовая печь до потолка и телефакс. Баронесса предложила мне немного сыру, без конца извиняясь, что женщина, которая готовит для нее еду, «вот уже несколько дней что-то не появлялась», а затем проводила меня в анфиладу небольших комнат — подобие келий в монастыре эпохи Возрождения. Спросив меня, смогу ли я «выжить в таких условиях», она тут же исчезла: ведь уже семь часов вечера, и ей давным-давно пора отправиться в объятия Морфея.