Ориенталист

О возможном развитии событий, окажись антибольшевистские силы победителями в Гражданской войне, можно судить по деятельности Врангеля. Когда он создал недолго просуществовавшую белогвардейскую республику на Украине и в Крыму, он преднамеренно удалил из правительственных органов ультрареакционеров, а главное внимание уделил обеспечению безопасности всех российских жителей, независимо от их общественного положения. Сейчас основательно подзабыты политические воззрения Врангеля, на удивление гибкие и провидческие. А он успел провести целый ряд основополагающих реформ, которые предоставили землю в частное владение крестьянам и начал радикальные аграрные реформы. В результате его политики российские подданные из всех слоев населения устремились в Крым, чтобы найти убежище под защитой его временного правительства, — в их числе были и монархисты, и меньшевики, и евреи, и узбеки, и армяне, да все, кто только сумел туда добраться. Поэтому, когда его правительству пришлось бежать в Константинополь на судах кое-как собранной флотилии, вместе с ним в эмиграцию ушли и люди, представлявшие собой самый широкий срез российского общества. Немалое количество людей гуманитарных профессий и квалифицированных специалистов в различных областях так или иначе находили возможность уехать из страны уже начиная с 1918 года, однако врангелевская флотилия стала истинным началом Эмиграции. Она знаменовала собой конец надежд на лучшее будущее, и если бы большевики не перекрыли границы в 1921 году, количество эмигрантов из России могло увеличиться на порядок.

В Париже и во многих других местах Лев отмечал эмигрантский обычай жить «на чемоданах», не распаковывая вещей, в ожидании возвращения на родину. «В следующем году — в Баку… в Петрограде… в Москве и т. д.» — к этому сводилось немалое количество провозглашаемых тостов. Обаяние Парижа и удаленность от событий, происходивших в России, позволяла эмигрантам довольно легко уверовать в то, что совсем скоро там произойдет контрреволюция. Они продолжали обитать в дорогих отелях, благодаря средствам от отданных под залог владений, которые они надеялись скоро вернуть себе как законную собственность. Ощущение того, что случившееся с ними — дело временное, способствовало стремлению русских держаться друг друга и препятствовало их интеграции во французское общество. Они ведь были не иммигрантами, но беженцами, теми, кто желал временного убежища от ужасов революции, войны и политики. Вот выпьют еще немного водки, посидят в кофеине, а потом вернутся на родину, воевать. Некоторые офицеры бывшей армии Врангеля пытались сохранить свои подразделения, организуя регулярные собрания в барах и кофейнях. Преуспели в этом лишь казацкие части, ведь воинские традиции поддерживались у них издавна, это было частью их самобытного статуса. Однако и казаки утратили кое-что в новых условиях, особенно когда начали разъезжаться в разные стороны. «Вокруг Канн жило немало казаков, которые разводили кур, — вспоминала эмигрантка графиня Наталия Сумарокова-Эльстон. — Они так и не научились говорить по-французски»[71]. К 1921 году, когда миллионы молодых французов либо погибли, либо стали инвалидами — кто на войне, а кто в результате эпидемии гриппа, — в стране возникла острая нехватка рабочих рук. Особенно нужны были шахтеры и заводские рабочие, а вот в «людях умственного труда», каких среди эмигрантов было большинство, никто не нуждался. В этом смысле русские эмигранты были в том же положении, в каком оказались евреи из Германии, попавшие во Францию в 1930-х годах: их квалификация была слишком высокой, чтобы найти для себя работу. Бывшие царские офицеры выбирали работу таксиста или шофера по перевозке грузов еще и потому, что она давала свободу, возможность самому управлять своим средством передвижения, а еще, что немаловажно, красивую форменную одежду. Одна эмигрантка, графиня, вспоминала, как ее собратья-аристократы в буквальном смысле попали «из князей в грязь»: «Русские мусорщики в Каннах были весьма знамениты, — рассказывала она. — Они ведь были такие элегантные и такие эффектные в своих военных мундирах! Все их просто обожали. Я знала одну англичанку, она жила этажом ниже русского полковника, и он каждую неделю приносил ей в подарок экземпляр журнала “Тэтлер”. Она как-то спросила его, отчего это он покушал именно “Тэтлер”? “Надо же мне знать, как дела у моих друзей”[72], - отвечал он». Отец самой графини получил работу в компании по снабжению населения газом и электричеством. «А вот его друг, барон Притвиц, снимал показания счетчиков». Пожалуй, единственный раз живущие в окрестностях Канн эмигранты почувствовали себя во Франции, как дома, когда одна кинокомпания воссоздала в горах над Каннами кавказскую деревню, и все они получили там работу в качестве статистов.