Ориентализм

64 en route к главной колонии. Уже тогда открытое игре воображения пространство сводилось к реалиям управления, территориальной законности и исполнительной власти. Для Скотта, Кинглейка, Дизраэли, Варбертона (Warburton), Бертона и даже для Джордж Элиот (в чьем романе «Даниэль Деронда» имеются некоторые планы относительно Востока), как для самого Лэйна и впоследствии для Джонса, суть Востока определялась материальным обладанием, так сказать, материальным воображением. Англия победила Наполеона, изгнала Францию: то, что открывалось взору англичанина — это имперские владения, ставшие в 1880 х годах неотъемлемой частью контролируемой Британией территории от Средиземного моря и до Индии. Писать о Египте, Сирии или Турции, как и путешествовать там, было равносильно обозрению царства политической воли, политического управления и политической дефиниции. Территориальный императив имел определяющий характер даже для такого непринужденного автора, как Дизраэли, чей «Танкред» — не просто безделица в восточном стиле, но упражнение в прозорливом политическом управлении реальными силами на реальных территориях. Напротив, французского паломника на Востоке охватывало острое чувство утраты. Он прибыл на землю, где у Франции, в отличие от Британии, не было суверенного присутствия. Средиземноморье откликалось эхом поражений французов — от крестовых походов и до Наполеона. То, что впоследствии стало известно под именем «la mission

65 civilisatrice», зачиналось в XIX веке как второстепенное политическое предприятие на фоне британского присут

267

ствия. Следовательно, французские паломники, начиная с Вольне и далее, устремлялись, мечтали и помышляли о таких местах, которые находились прежде всего в их умах, они строили схемы типично французской, возможно, европейской гармонии на Востоке, которой, как предполагалось, дирижировать должны были именно они. То был Восток воспоминаний, хранящих память руин, забытых тайн, скрытых посланий и почти виртуозного стиля бытия, Восток, чьи наивысшие литературные формы встречаются у Нерваля и Флобера — творчество и того, и другого всецело находится в сфере воображения, недоступного реализации (кроме как в эстетической сфере). В определенной степени то же самое относилось и к французским ученым путешественникам по Востоку. Большинство их интересовало, как отмечает в своих «Voyageurs d'Orien» («Путешественники на Восток») Анри * Бордо (Henri Bordeaux), библейское прошлое или история крестовых походов. К этим именам следует добавить также (с подачи Хасана ал Нути) имена ориенталистов семитологов, включая Катремера, исследователя Мертвого моря Салси (Saulcy), Ренана в качестве занимавшегося финикийцами археолога, исследователя финикийских языков Иуду (Judas), Катафаго и Дефремери

66 (Catafago, D'efr'emery), изучавших ансаритов (Ansarians), исмаилитов и сельджуков; Клермон Ганно (Clermont

67 Ganneau), исследовавшего Иудею; маркиза де Воге (de Vo g"u'e), чьи основные труды посвящены пальмирской (Palmyrian) эпиграфике. Кроме того была еще целая школа египтологов, ведущая начало от Шампольона и Марие* См.: Bordeaux, Henri. Voyageurs d'Orient: Des p`elerins aux m'eharistes de Palmyre. Paris: Pion, 1926. Интересные теоретические соображения по поводу паломников и паломничеств попались мне в работе Виктора Тернера «Драмы, поля и метафоры: символическое действие в человеческом обществе»: Turner, Victor. Dramas, Fields, and Metaphors: Symbolic Action in Human Society. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 1974. P. 166–230.

268

68 та (Mariette), школа, давшая впоследствии таких ученых

69 как Масперо и Легран (Maspero, Legrain). В качестве еще одного показателя различия между британскими реалиями французскими фантазиями стоит упомянуть слова, сказанные в Каире художником Людовиком Лепиком (Lepic), который в 1884 году (два года спустя начала британской оккупации) горестно заметил: «L'Orient est mort