Отныне Саид — не космополитически настроенный эмигрант арабского происхождения, а палестинский беженец. В своей поздней книге — «Размышления об изгнании и друxxiv гие заметки» Саид напишет: «Национальное самосознание — это притязание на принадлежность к некоему народу и некоей культуре, на право считаться где то „своим“. Его клю чевое понятие — Родина, понимаемая как общность языка, культуры и обычаев; тем самым оно сопротивляется изгнанию, противодействуя его губительному натиску. На деле же национальное самосознание и изгнание — это, как господин и слуга из гегелевского сравнения, пара взаимопроникающих, взаимообусловленных диалектических противоположностей. Все разновидности национализма возникают и начинают развиваться на почве ущемления национальных прав. Борьба за независимость североамериканских колоний в XVIII веке, за объединение раздробленных на мелкие государства Германии и Италии в XIX веке, за свободу Алжира в ХХ, — все это была борьба этносов, отлученных от («изгнанных из») всего того, что они ассоциировали с «достойным» образом жизни». Далее по тексту следует презрительная филиппика на тему «квазисвященных текстов» национализма, его жесткого разделения на «своих» и «чужих» — в общем, всего того, что неприятно в национализме человеку просвещенному. Все это, однако, не смазывает силы первоначального видения: нация возникает путем отрыва от почвы. Если угодно, национальное самосознание есть почва минус кровь. Это остаток почвы, растворенный в крови и унесенный на подошвах. Впоследствии, когда Саид стал de facto чем то вроде интел$ xxv лектуальной витрины палестинцев как нации, ему приходилось отбиваться от банальнейшего из упреков — в самозванстве, в отсутствии у него права называться настоящим палестинxxv Но все таки не ее «человеческим лицом», или, того хуже, «сове стью». Саид никогда не позволял манипулировать собой до такой степени, которая требуется для исполнения этих постыдных ролей. Из Саида не получилось сделать ни «палестинского Сахарова», ни «палестинского Солженицына», ни даже «палестинского Исайю Берлина». xxvi Weiner J. R. «My Beautiful Old House» and Other Fabrications by Edward Said. Первоначально статья была напечатана в сентябре
613
цем. Взять хотя бы ту же самую тему утраченного иерусалимского дома. В 1999 году некий Юстус Вайнер (Justus Weiner), живший в Иерусалиме в квартале Тальбийе, устраивает самоxxvi деятельное расследование и пишет длинную статью о том, что воспетое Саидом «пристанище» не принадлежал семье xxvii Саидов, да и само семейство бывало в Иерусалиме в лучшем случае наездами. Саид ответил очень резкой статьей под характерным названием «Клевета в сионистском стиле». Но ему случалось отбиваться от аналогичных обвинений и с арабской стороны: его жесткая позиция по поводу тактики и стратегии палестинской борьбы воспринималась как двурушничество и вызывала понятное желание подвергнуть сомнению принадлежность Эдварда Саида к арабам — и, например, припомнить чересчур европейскую религиозную принадлежность или обвинить в не приличествующей арабу юдофилии. И, разумеется, многие сомневались в том, что можно внезапно ощутить себя изгнанником, сидя в собственном доме перед телевизором. Согласиться с этим нельзя. Да, в самом деле, один из самых «статусных» палестинских беженцев не имел экзистенциального опыта бегства. Чужой хлеб ему был не горек и чужие ступени — не круты. Тем большую ценность — в том числе индивидуальную, личную — имеет сделанный Саидом выбор. Это была не вынужденная поза, а занятая позиция, которую он принял сознательно. 1999 года в крайне правом журнале «Commentary» и потом неоднократно перепечатывалась, в частности такими авторитетными изданиями, как «Wall Street Journal» и (по другую сторону Атлантики) «Daily Telegraph» (что само по себе, как сейчас выражаются, «знаково»). xxvii Вайнер утверждал, что обнаружил документы, доказывающие, что дом принадлежал тете Эдварда; отец Саида якобы лишь арендовал в нем комнаты на втором этаже — и появлялся там редко. xxviii Он был членом Национального Совета с 1977 до 1991 года и вышел из него из за конфликта с Ясиром Арафатом. «Национализм завел в тупик нашу политическую мысль. Идее национальной неприкосновенности мы готовы приносить бесчисленные жертвы и даже отказаться от свободы и демократии», — писал он об этом позже.
614