Я прокручиваю страницу вниз, ожидая увидеть хотя бы что-нибудь о мёртвой студентке в кампусе.
И больше ничего.
Вздохнув, откладываю телефон в сторону. Вероятно, университет ждёт, пока у них появится больше информации, прежде чем публиковать какое-либо официальное заявление. Учитывая, что в здесь учатся тысячи учеников, это, вероятно, хорошо. Истерика никогда не приносит пользы.
— Бьюсь об заклад, полиция разберётся со всем этим за день или два, — говорит Миранда, всегда оптимистка, а также, что очаровательно, иногда теряющая связь с реальностью. Она проглатывает ложку еды (что-то вроде горячих хлопьев с изюмом) и одобрительно кивает.
— Я никак не могу привыкнуть к здешней еде, — Криду удаётся оторвать голову от стола, но затем он снова опускается на скамейку. — Я уже скучаю по Бёрберри.
— Ты спятил, — произносит Зейд, указывая на него катошкой фри. — Как ты мог такое сказать? С Марни, которая сидит прямо здесь? Позор, чувак. Позор.
— Меняться трудно, — вот как я отвечаю. Потому что так оно и есть. Потому что несмотря на то, что мы здесь, в Борнстеде, кажется, что ничего не изменилось. И всё же, всё изменилось. Я не могу этого объяснить. Это похоже на то, как будто время движется как со скоростью улитки, так же и со скоростью света. Воспоминание из детского сада может казаться таким, будто это произошло вчера; ожидание встречи с любимым человеком в течение года может ощущаться как столетие.
— Ты слишком добра к нам, — говорит мне Зейд, наклоняясь ближе и прикладывая кончики пальцев к своей груди. — Мы тебя не заслуживаем.
— Несомненно, — соглашается Виндзор, потягивая чай. На этот раз не из его модного набора. Нет, на самом деле он подошёл за ним к стойке. Я могу только надеяться ради персонала, что он был приготовлен не в микроволновой печи. — Особенно для тебя, — он устремляет свой пристальный взгляд охотника на ведьм на Зейда и заставляет его нахмуриться. Я прекращаю спор, протягивая руку и беря Зейда за руку.
Люди пялятся на нас, проходя мимо — как парни, так и девушки, — и я чувствую напряжение в воздухе.
Эта дедовщина, эта предполагаемая традиция Борнстеда, она происходит независимо от смерти Тори.
Я слишком расстроена из-за вчерашнего, чтобы тратить много времени на сегодняшние мероприятия ориентирования. Вместо этого я нахожу местечко на площади, чтобы расслабиться за чашечкой кофе, а парни приходят и уходят.
Единственное, что я замечаю, так это то, что меня никогда не оставляют в покое. Ни на секунду.
К счастью, дождь прекратился, и тучи рассеялись, впуская в мир немного слабого солнечного света.
— Где ты был сегодня утром? — я спрашиваю Зака, когда он появляется ближе к вечеру, поменяться сменами с Зейдом, плюхаясь на сиденье напротив меня с усталым вздохом.
— На тренировке, — признаётся он, наклоняясь ко мне и кладя локти на стол. — В день проводится три тренировки; мне предписано присутствовать по крайней мере на одной из них. На двух, если я действительно серьёзно настроен попасть в НФЛ, — он протягивает руку, чтобы дотронуться до книги стихов, лежащей передо мной, постукивая пальцами по её краю. — Я подумал, что будет проще всего, если я буду ходить туда по утрам большую часть дней, — он забирает у меня книгу и тащит её через стол, кладя себе на колени. Его карие глаза поднимаются от страницы к моему лицу, когда я делаю глоток американо со льдом и притворяюсь, что понимаю, почему люди считают простой кофе таким вкусным. —
Я наклоняюсь, кладу локти на стол, зажимаю соломинку во рту и смотрю на Зака свежим взглядом.