Орикс и Коростель

Еще они смотрели программу «Дома с Анной К.». Анна К., самозваная художница с большими сиськами, занималась инсталляциями, а по всему дому установила камеры, каждую секунду своей жизни транслируя на многомиллионную аудиторию. «С вами Анна К., я непрерывно думаю о своих радостях и горестях», – гласила надпись на титульной странице. Потом можно было посмотреть, как она выщипывает брови, воском депилирует линию бикини, стирает нижнее белье. Иногда она сидела на толчке, спустив старомодные клешеные джинсы до лодыжек, и вслух читала отрывки из старых пьес, исполняя все роли одновременно. Так Джимми впервые познакомился с Шекспиром – Анна читала «Макбета»:

Всё завтра, да всё завтра, да всё завтра…
Плетутся мелкими шажками дни
До слов последних в книге нашей жизни.
А все «вчера» глупцам путь освещали
В смерть тленную. Погасни же, огарок![14]

—

декламировала Анна К. Разумеется, она кошмарно переигрывала, но Снежный человек все равно был ей благодарен – она в каком-то смысле открыла для него дверь. Без нее он мог бы никогда всего этого не услышать. Все эти слова. К примеру, увядший. Пунцовый.

– Это что за дерьмище? – спросил Коростель. – Меняем канал!

– Нет, подожди минутку, – сказал Джимми, завороженный – чем? Чем-то, что хотел услышать. И Коростель ждал, потому что временами потакал Джимми.

Иногда они смотрели «Шоу тошнотных уродов»: конкурсы – поедание живых зверей и птиц на время по секундомеру, а призами служили всяческие редкие пищевые продукты. Удивительно, чего только не сделают люди за пару бараньих отбивных или ломоть настоящего бри.

А еще они смотрели порнографию. Ее в Сети было навалом.

Интересно, когда тело впервые отправляется на поиски собственных приключений, думает Снежный человек; бросив старых попутчиков, разум и душу, для которых когда-то было лишь утлой посудиной, или марионеткой, что разыгрывала их пьесы, или плохой компанией, что сбивала их с пути истинного. Наверное, тело устало от постоянного ворчания и нытья души, от интеллектуальной паутины, что непрерывно плетет закомплексованный разум. Душа и разум отвлекали тело, едва оно вонзало зубы во что-нибудь вкусное или пальцами нащупывало что-нибудь приятное. Телу, видимо, надоело, оно где-то их бросило, скинуло, как балласт, в затхлом святилище или душном лектории, а само нашло кратчайший путь в стрип-бары; и культуру оно тоже выбросило за ненадобностью: музыку, живопись, поэзию и драматургию. С точки зрения тела все это сублимация, не более того. Почему не перейти сразу к делу?

Но у тела свои культурные формы. Свое искусство. Казни – его трагедии, порнография – его любовные романы.

Чтобы получить доступ к еще более отвратительным и запретным сайтам – куда не войдешь до восемнадцати лет и без специального пароля, – Коростель использовал личный код своего дяди Пита с помощью сложного метода, который назывался «лабиринт с кувшинками». Коростель прокладывал в Сети хитрый путь, хакнув коммерческие сайты, не слишком сильно защищенные, а затем прыгал с одного листа кувшинки на другой, по ходу заметая следы. Так что дядя Пит, получив счет, не разберется, кто все потратил.

Еще Коростель обнаружил заначку дяди Пита – качественную ванкуверскую шмаль, которую тот хранил в банках из-под апельсинового сока в холодильнике: Коростель брал примерно четверть банки и досыпал дешевой беспонтовой травкой, стриженым веником, которым торговали по дешевке практически в школьном буфете. Дядя Пит не догадается, сказал Коростель, потому что никогда это не курит, разве что когда соберется заняться любовью с Коростелевой матерью, но, судя по количеству банок в холодильнике и скорости их исчезновения, это происходит не слишком часто. Коростель сказал, что по-настоящему дядя Пит кайфует, командуя в офисе, хлеща кнутом невольников. Раньше дядя Пит был ученым, а в «Здравайзере» стал топ-менеджером, большой шишкой, ворочает финансами.

Что смотреть и когда выключать, решал Коростель. Логично – это же его компьютеры. Порой он спрашивал: «Ну что, ты закончил?» – и потом менял запись. Все, что они смотрели, реакции у Коростеля не вызывало – он разве что забавлялся. А Джимми потом тащился домой. Он чувствовал себя очень легким, будто из воздуха – разреженного воздуха, от которого кружится голова, на вершине какого-нибудь замусоренного Эвереста. Дома же родительские единицы – если были дома и сидели на первом этаже – ничего не замечали.

– Проголодался? – спрашивала Рамона. Его невразумительное бормотание она принимала за «да».

«Аппетитные голопопки»