Надо было промолчать, подумал Джимми. Нельзя привлекать внимание. По спине бежали мурашки. А что, если дядя Пит все понял и позвонил в КорпБезКорп? Они выследят ее и убьют.
Но дядя Пит вроде ничего не заметил. Он напивал себе очередную порцию скотча.
— Нечего с ними церемониться, их на распыл надо, — сказал он. — Как только разбили камеры. Кто это вообще снимал? Любопытно, кто эти шоу вообще ставит.
— Так в чем дело? — спросил Коростель, когда они остались одни.
— Ни в чем, — ответил Джимми.
— Я все сохранил, — сказал Коростель. — Весь эпизод.
— Думаю, лучше его стереть, — сказал Джимми. Страх отпустил, Джимми просто впал в уныние. Разумеется, дядя Пит сейчас жмет кнопки на мобильном, скоро приедут люди из КорпБезКорпа, снова допрос. Его мать то, его мать се. Надо это пережить.
— Все в порядке, — сказал Коростель. Джимми понял это как «мне можно доверять». Потом Коростель сказал: — Дай угадаю. Тип Хордовые, Класс Позвоночные, Отряд Млекопитающие, Семейство Приматы, Род Homo, Вид sapiens sapiens, подвид — твоя мать.
— Круто, — равнодушно ответил Джимми.
— Фигня. Я ее тоже узнал — по глазам. Либо она сама, либо ее клон.
Если ее узнал Коростель, кто еще мог узнать? Всем в Компаунде «Здравайзер» наверняка показали фотографии:
— У меня с папой то же самое, — сказал Коростель. — Тоже смылся.
— Он же вроде умер? — сказал Джимми. Это все, что можно было выжать из Коростеля: папа умер, точка, меняем тему. Коростель это не обсуждал.
— Он и умер. Упал с эстакады в плебсвилле. Был час пик, и, когда его нашли, он уже был фаршем.
— Он сам прыгнул? — спросил Джимми. Кажется, Коростель не особо напрягался, поэтому Джимми и спросил.
— Все так решили, — сказал Коростель. — Он был одним из лучших исследователей в Западном «Здравайзере», похороны были шикарные. И какое чувство такта. Никто не говорил «самоубийство». «Несчастный случай с твоим отцом» — и никак иначе.
— Мои соболезнования, — сказал Джимми.
— И все это время у нас дома пасся дядя Пит. Мать говорила, что он ее
— Ну да. Но отец не сошел с ума. Он перед этим тревожился о чем-то, но у него не было этих самых
— Думаешь, он упал? — Упал?
— Ну да, с эстакады. — Джимми хотел спросить, что отец Коростеля вообще забыл на эстакаде в плебсвилле, но момент был неподходящий. — Там было ограждение?
— Он был немного рассеянный, — как-то странно улыбнулся Коростель. — Редко смотрел под ноги. В облаках витал. Верил в усовершенствование человека.
— Ты с ним дружил? Коростель задумался.
— Он научил меня играть в шахматы. До того, как все это случилось.
— Ясное дело, что не
«Как я мог пропустить? — думает Снежный человек. — Как я мог не услышать, что он мне говорил? Что же я был за тупица?»
Нет, не тупица. Он не может описать себя такого, каким был. Вряд ли неприметным — его приметила жизнь, у него были свои шрамы, свой мрак. Пожалуй, невежественным. Бесформенным, неразвитым.
Но в этом неведении было нечто волевое. Нет, не волевое — структурированное. Он вырос в замкнутых пространствах и сам стал таким. Замкнутым.
Прикладная риторика
После каникул Коростель поехал в Уотсон-Крик, а Джимми—в Академию Марты Грэм. На вокзале они пожали друг другу руки.
— Увидимся, — сказал Джимми.
— Спишемся, — сказал Коростель. Потом заметил, что Джимми расстроен, и прибавил: — Да ладно тебе, все нормально, это же известное место.
— Было известное, — ответил Джимми.
— Не так все плохо.
Но Коростель в кои-то веки ошибся. Марта Грэм разваливалась на части. Вокруг — Джимми видел из окна скоростного поезда — самые жуткие плебсвилли: пустые склады, сгоревшие дома, заброшенные парковки. Тут и там попадались хижины, сделанные из подручных материалов — кусков жести и фанеры; обитали в них, без сомнения, сквоттеры. Как эти люди умудряются жить? Джимми не понимал. И все же вот они — по ту сторону колючей проволоки. Некоторые показывали средний палец тем, кто ехал в поезде, даже кричали, но пуленепробиваемое стекло не пропускало звук.