Джимми открыл дверь в воздушный шлюз. Теперь Коростель был у внутренней двери. Джимми включил монитор. Прямо перед глазами оказалась голова Коростеля, она занимала весь экран. Выглядел он паршиво. На воротничке рубашки пятно — кровь?
— Где ты был? — спросил Джимми. — Ты что, дрался?
— Лучше не спрашивай, — сказал Коростель. — А теперь впусти меня.
— Где Орикс?
— Она здесь, со мной. Ей плохо.
— Что с ней? Что происходит? Дай мне с ней поговорить!
— Она не в состоянии говорить. Я не могу ее поднять. Меня ранили. А теперь прекрати ебать мне мозг и впусти нас.
Джимми вытащил пистолет. Потом набрал код и отошел в сторону. Волосы у него на руках стояли дыбом.
Дверь распахнулась.
Бежевые брюки Коростеля были заляпаны кровью. В правой руке — обычный перочинный нож, с двумя лезвиями, пилочкой для ногтей, штопором и ножницами. Другой рукой Коростель обнимал Орикс: она будто уснула, уткнулась лицом ему в грудь, вдоль спины — длинная коса с розовой лентой.
Пока Джимми смотрел, не веря своим глазам, Коростель перекинул Орикс на левую руку. Посмотрел на Джимми, прямо в глаза, без улыбки.
— Я на тебя рассчитываю, — сказал он. А потом перерезал ей горло.
Джимми его застрелил.
= 13 =
Купол
После грозы прохладнее. От деревьев вдалеке поднимается пар, солнце клонится к закату, птицы заводят свой вечерний концерт. В вышине кружат три вороны, черные крылья — будто пламя, почти различимы слова.
Он все идет по стене, шаг за шагом, шаг, потом еще один вывихнутый шаг. Ступня — как огромная вареная сарделька, набитая перемолотой плотью, никаких костей, вот-вот лопнет. Какая бы инфекция ни засела в ноге, очевидно, антибиотики из сторожевой башни на нее не действуют. Может, в «Парадиске», где-то на разгромленном Коростелевом аварийном складе — он знает, что там разгром, он сам его разгромил, — найдется что-нибудь эффективнее.
Аварийный склад Коростеля. Чудесный план Коростеля. Гениальные идеи Коростеля. Коростель, Король своего Коростельства, Коростель еще там, в своих владениях, он все еще правит, пусть купол потемнел. Темнее темного, и часть этой темноты принадлежит Снежному человеку. Она из-за него появилась.
— Давай туда не пойдем, — говорит Снежный человек.
У восьмой сторожевой башни, той, что выходит на парк возле Купола, Снежный человек смотрит, не открыта ли дверь в комнату наверху — он предпочел бы спуститься по лестнице, — но, увы, дверь заперта. Он внимательно изучает пространство внизу через бойницы: вроде крупных животных не видно, хотя в подлеске что-то шуршит — Снежный человек надеется, что просто белка. Он вытаскивает из мешка скрученную простыню, привязывает ее к вентиляционной трубе — непрочная конструкция, но вариантов нет — и спускает свободный конец простыни со стены. Веревка получилась футов семь, но падение он переживет, если не приземлится на больную ногу. Он ползет по веревке — одна рука, потом вторая. Висит на конце веревки, точно паук, медлит — был же способ прыгать? Что он читал о прыжках с парашютом? Кажется, надо согнуть колени. Потом он прыгает.
Он приземляется на обе ноги. Боль жуткая, он катается по мокрой земле, подвывая, точно подстреленный зверь, потом хныча поднимает себя на ноги. Уточнение: на ногу. Вроде ничего не сломал. Он озирается в поисках ветки, вместо костыля, находит. У веток большой плюс — они растут на деревьях.
Теперь хочется пить.
Сквозь заросли и чащи он идет, прыг-прыг-скок, скрипя зубами. По дороге наступает на большого бананового слизня и чуть не падает. Он ненавидит это ощущение: слизняк холодный и липкий, как ободранная мышца в холодильнике. Ползучая сопля. Будь он одним из Детей Коростеля, пришлось бы извиняться:
Он пытается сказать это вслух:
— Ну, извини.
Ему послышалось или был ответ?
Если заговорили слизняки, значит, времени в обрез.
Он подходит к куполу, огибает эту огромную белую, горячую, скользкую опухоль, до главного входа. Ну да, воздушный шлюз открыт. Глубокий вдох, он входит.
А вот Коростель и Орикс — то, что от них осталось. Их разгрифовали, разбросали по полу, большие и маленькие кости перемешались огромным паззлом.
А вот и Снежный человек, тупой как пробка, болван, бездельник, простофиля, по лицу струится вода, гигантский кулак сжимает сердце, он смотрит на свою единственную любовь и на единственного друга. Пустые глазницы Коростеля таращатся на Снежного человека, как когда-то — пустые глаза. Коростель ухмыляется обглоданным черепом, оскалив зубы. А Орикс лежит лицом вниз, отвернувшись, будто горюет. Лента в волосах все такая же розовая.
О, как оплакать их? Увы, он даже это не умеет.