Орикс и Коростель

Особых иллюзий Джимми не питал. Он знал, чем придется заниматься на том конце курса проблематики со смехотворной ученой степенью. В лучшем случае — оформлением витрин; украсим жесткий и холодный мир чисел жизнерадостным двухмерным пустословием. В зависимости от своих успехов в курсах проблематики — прикладной логике, прикладной риторике, медицинской этике и терминологии, прикладной семантике, релятивистике и прогрессивных ложных образах, сравнительной культурной психологии и так далее — он сможет выбрать между оформлением витрин для большой Корпорации задорого или для шаткой заштатной фирмы по дешевке. Жизненные перспективы напоминали ему предложение — не непристойное, просто тягучее предложение с кучей лишних придаточных: вскоре он острил в окрестных барах и пабах в «счастливые часы», когда кадрят девчонок. Нельзя сказать, что Джимми его предвкушал, этот остаток жизни.

Тем не менее он с головой ушел в жизнь Академии Марты Грэм, нырнул в нее, точно в окоп, и пригнулся до особого распоряжения. Квартиру в общежитии — две крохотные комнаты, посередине ванная, засиженная чешуйницами, — он делил с фундаменталисткой-вегетарианкой по имени Бернис; она убирала волосы назад, прихватывая их деревянной заколкой в форме тукана, и носила исключительно футболки Садовников Господних, которые — из-за ее принципиального неприятия химикатов и дезодорантов в том числе — воняли даже сразу после стирки.

Бернис дала ему понять, как относится к его мясоедству, похитив его кожаные сандалии и устроив на газоне их показательное сожжение. Джимми запротестовал, сказал, что сандалии были из кожзаменителя, а Бернис ответила, что они напоминали кожаные — а это уже преступление, так что сандалии свою участь заслужили. После того как Джимми привел к себе нескольких девушек — Бернис это не касается, они вели себя довольно тихо, если не считать хихиканья на почве медикаментов и объяснимых стонов, — она выразила свою точку зрения на секс с согласия сторон, запалив его трусы.

Джимми пожаловался на нее в Студенческую службу, и после нескольких попыток — Студенческая служба в Академии Марты Грэм была печально известна своим пофигизмом, поскольку набирали туда третьеразрядных актеров из телесериалов, которые не могли простить миру, что лишились ничтожной славы, — ему все-таки выделили отдельную комнату. (Сначала мои сандалии, потом мое белье. А потом она сожжет меня. Эта женщина — пироманка; хорошо, я перефразирую: она тотально реальностно озадачена. Хотите более конкретных свидетельств аутодафе моего белья? Посмотрите в этот конвертик. Если в следующий раз вы увидите меня в урне, в виде пепла и парочки зубов, вся ответственность за это будет лежать на вас. Слушайте, я студент, вы Студенческая служба. Видите этот бланк? Я отправил такой же президенту.)

(Разумеется, всего этого он не говорил. Ему хватило ума. Он улыбался, изображал здравомыслящего человека, завоевывал их симпатию.)

После этого, когда Джимми выбил себе отдельную комнату, жизнь слегка наладилась. По крайней мере, он мог беспрепятственно общаться. Он обнаружил, что его меланхолия привлекает определенный тип женщин, полухудожниц, знающих толк в душевных ранах, — в Академии Марты Грэм таких пруд пруди. Щедрые, заботливые идеалистки, думает теперь Снежный человек. Они располагали собственными ранами и стремились исцелиться. Сначала Джимми кидался к ним на помощь: он нежный, говорили ему, настоящий рыцарь в сияющих доспехах. Он вытягивал из них истории о боли, прикладывал себя, как припарку. Но вскоре процесс давал задний ход и Джимми превращался из врача в пациента. Женщины видели, как он измучен, хотели помочь ему обрести перспективу, постигнуть все позитивные аспекты его духовной сущности. Он был для них творческим проектом: перспективное сырье — Джимми в его нынешнем угрюмом виде, конечный продукт — счастливый Джимми.

Джимми позволял им над собой работать. Их это взбадривало, они чувствовали, что нужны. Трогательно — до каких крайностей они способны дойти. А от этого он будет счастлив? А от этого? Ну ладно, а может быть, от этого? Но он следил, как бы не снизить градус своей меланхолии. Иначе они станут рассчитывать на награду или, в крайнем случае, на результат, потребуют следующего шага, а потом обещаний. Но с чего бы ему резко глупеть и отказываться от серого дождливого шарма — своих сумерек, туманного ореола, который их когда-то и привлек?