Орикс и Коростель

Зеркало на дверце шкафчика разбито — последняя вспышка бесполезной ярости, космического протеста: Почему так? Почему я? Он понимает этого человека, на его месте он бы сделал то же самое. Разбил бы что-нибудь, обратил последний промельк себя в кучу осколков. Разбитое стекло посыпалось в раковину, но Снежный человек все равно внимательно смотрит под ноги — от них теперь зависит его жизнь, как у лошади. Если не сможет ходить, станет крысиным обедом.

Он идет по коридору. Хозяйка дома лежит в спальне, на кровати, под огромным розово-золотым пуховым одеялом, торчат рука и плечо — кости и сухожилия в ночной рубашке под леопарда. Лица он не видит, ну и ладно, зато волосы сохранились, будто это парик: темные корни, серебристые пряди, эльфийский стиль. Бывает красиво — зависит от женщины.

Одно время он любил копаться в чужих туалетных столиках, если выпадал шанс, но тут лезть в ящики неохота. Вряд ли найдется что-то новенькое. Белье, сексуальные игрушки, бижутерия вперемешку с огрызками карандашей, мелочь и английские булавки. Если повезет — дневник. В школе ему было забавно читать девчачьи дневники: все эти большие буквы, лес восклицательных знаков и фразы навзрыд — люблю люблю люблю ненавижу ненавижу ненавижу — и цветные подчеркивания, как в замысловатых письмах, которые он получал на работе. Обычно он ждал, пока девчонка пойдет в душ, и пролистывал ее дневник. Разумеется, он искал свое имя, хотя ему отнюдь не всегда нравилось то, что он читал.

Однажды он прочел: Джимми, скотина любопытная, я знаю, что ты это читаешь, и мне это очень не нравится, потому что если мы с тобой трахались, это еще не значит, что ты мне нравишься, поэтому ОТВАЛИ!!! Две красные линии под «очень не нравится», три — под «отвали». Ее звали Бренда. Симпатичная, жевала жвачку, сидела перед ним на уроках по жизненным навыкам. У нее на туалетном столике стояла робособачка на солнечных батареях. Собачка лаяла, приносила пластиковую косточку и задирала ногу, испуская желтую водичку. Снежного человека всегда поражало, что у самых неприступных и стервозных девчонок в спальне находились безумно сентиментальные и глупые безделушки.

На туалетном столике — стандартный набор кремов, гормональных добавок, ампул и инъекций, косметика, духи. В полутьме все это тускло мерцает, точно старый натюрморт, приглушенный лаком. Снежный человек спрыскивает себя из одной бутылочки — надеется, что мускусный аромат забьет все остальные запахи. На бутылочке золочеными буквами написано: «Крэк-Кокаин». Снежный человек раздумывает, не выпить ли эти духи, но вовремя вспоминает, что у него есть бурбон.

Потом он наклоняется, глядит на свое отражение в овальном зеркале — он не может противиться искушению глянуть в любое зеркало, что попадается под руку. С каждым разом потрясение сильнее. Из зеркала смотрит незнакомый человек — затуманенный взор, впалые щеки, весь покрыт шрамами от укусов. Он выглядит на двадцать лет старше себя. Он подмигивает и улыбается отражению, показывает язык: эффект поистине жуткий. Позади него в зеркале отражается скорлупа женщины на кровати, сейчас она почти как живая, будто в любой момент повернется к нему, раскроет объятия и шепнет — приди, возьми меня. Меня и мои эльфийские волосы.

У Орикс был такой парик. Ей нравилось переодеваться, менять внешность, притворяться другой женщиной. Она вышагивала по комнате, танцевала стриптиз, выгибалась и позировала. Говорила, что мужчины любят разнообразие.

— Кто тебе такое сказал? — спросил Джимми.

— Ну, кто-то, — и она засмеялась. А потом он сграбастал ее в охапку, и ее парик упал… Джи-имми! Но сейчас он не может позволить себе думать об Орикс.

Он очухивается — стоит посреди комнаты, руки болтаются плетями, рот открыт.

— Какой я был тупой, — говорит он вслух.

Следующая дверь ведет в детскую: компьютер в ярко-красном пластиковом корпусе, шкаф забит плюшевыми медведями, на стенах обои с жирафами, на полу стойка с дисками — судя по картинкам, кровавые компьютерные игрушки. Но ребенка нет, Снежный человек не находит тела. Может, ребенок умер и был кремирован в первые дни эпидемии, когда людей еще сжигали, а может, испугался и убежал, когда родители перегнулись пополам и начали харкать кровью. Может, этим ребенком была одна из куч тряпья и обглоданных костей на улице. Там встречались маленькие.

Он находит в коридоре платяной шкаф и переодевается, меняет грязную простыню на новую, на сей раз не белую, а с цветочками и листочками. Вот дети удивятся, когда увидят. «Смотрите, — скажут они. — На Снежном человеке листья выросли!» Уж они это не пропустят. В шкафу лежит целая стопка свежих выглаженных простыней, но он берет только одну. Не хочет тащить фигню, которая может и не пригодиться. Он всегда сможет вернуться, если припечет.