Ориноко

Я попросил юношу передать Манаури и всем остальным: никаких враждебных действий. Это пришлось им, и особенно вождю, не по душе, но они обещали слушать меня.

Близился рассвет, и все мужчины отправились в лес за убитыми кабанами.

— Ласана с матерью будут за тобой ухаживать, — сказал мне перед уходом Арнак. — Тебе дать какое-нибудь оружие?

— Зачем? Впрочем, пистолет, пожалуй, положи рядом…

Разговор с друзьями отнял у меня последние силы. После их ухода пришла Ласана и перевязала мне рану, приложив к ней свежие пучки лечебных трав.

— Спасибо тебе, Чарующая Пальма! — вырвалось у меня от души.

— За что?

— За все. А когда заживет рана?

— Еще не скоро, о, очень не скоро. Левая рука твоя много дней будет слабой…

— Ты, наверно, рада?

— Рада? — удивилась она. — Чему?

Но тут же, чем-то крайне изумленная, она отступила на шаг и посмотрела на меня с таким удивлением, словно видела в первый раз.

— О-ей! — воскликнул я, рассмеявшись. — Ты что, не узнаешь меня?

— Нет! — ответила она резко.

— Это я. Белый Ягуар! — продолжал я шутливо.

— Еще в лесу я заметила, — растерянно пробормотала она, словно говоря сама с собой и не обращая внимания на мой игривый тон, — что ты говоришь по-нашему! Как это?

— Научился.

— Когда, как? — Она не могла опомниться от удивления.

— А вот слушал, как говорят Арнак, Вагура, Манаури, ты, и научился понемногу, — рассмеялся я беззвучно. — Только прошу тебя, никому не говори, что я знаю ваш язык. Пусть это останется между нами…

— Хорошо.

ВОДА В КУВШИНЕ

Мной снова стала овладевать такая слабость, что веки склеивались сами собой, а мысли расплывались. Ласана продолжала еще что-то говорить, но это уже не доходило до меня; я заснул воистину мертвым сном. Меня мучили кошмарные видения, какие-то чудовищные драконы, резня и яростные ссоры, нескончаемые и крикливые. Наконец настойчивый шум проник сквозь сонную одурь, и я стал просыпаться.

Снаружи доносились звуки какого-то спора — на этот раз реального.

Я мгновенно пришел в себя, узнав голоса спорящих: Ласаны, Конесо и Карапаны. Ласана преграждала им вход в мою хижину.

— Нельзя! — стояла она на своем решительно и твердо. — Манаури запретил пускать!..

— Запретил пускать меня, верховного вождя?

— Всех! Никому нельзя!

— Отойди, собака, — зашипел Конесо, — или я раскрою тебе череп! Мы только посмотрим его и поможем ему!

Ласана поняла, что ей одной не справиться с пришельцами, а все мужчины нашего рода были еще в лесу.

— Хорошо! — согласилась она после минутного колебания. — Но оружие сложите перед хижиной! С оружием не пущу!

— Пусть будет так! — уступил вождь. — Бешеная!

— Собака! — буркнул колдун.

Было уже совсем светло, солнце встало не меньше часа назад. В хижине царил прозрачный полумрак, хотя вход и завешивала шкура. Едва заслышав голоса, я быстро схватил пистолет, взвел курок и сунул оружие под циновку, которой был накрыт, держа палец на спусковом крючке.

Первыми вошли мужчины, за ними Ласана. Вход остался открытым, благодаря чему в хижине стало светлее. Все подошли к моему ложу. Ласана встала сбоку, следя за малейшим движением пришельцев.

Я лежал на спине, с чуть приподнятой головой. Глаза неподвижно и безжизненно устремлены в угол крыши прямо надо мной и полуприкрыты — как обычно у человека парализованного. Краем глаза я едва различал фигуры вошедших.

Довольно долго они молча всматривались в меня, потом Карапана наклонил голову до уровня моих глаз и в упор уставился в них напряженным взглядом. Всматривался он долго, так долго, что я весь оцепенел от напряжения, боясь выдать себя неосторожным движением. Я видел, как на худой шее шамана вверх-вниз прыгает кадык.

— Скрутило его как следует! — вполголоса возвестил наконец Карапана, скорчив довольную мину. — Лежит полумертвый.

— Умрет? — спросил Конесо.

— Должен, должен.

— Когда?

— Не знаю. Может быть, скоро.

Они говорили между собой, не считаясь с присутствием Ласаны и убежденные, что я не понимаю их языка.

— Глаза у него немного открыты! — заметил подозрительно вождь.

— Но видит он мало! — утешил его Карапана. — Если только…

— Что, если только?

— Если только он не притворяется.

Теперь уже Конесо подошел вплотную и долго молча всматривался в меня.

— Совсем бледный, — проговорил он, — но живой.

— Долго не протянет! — буркнул колдун, и передо мной снова появилось его морщинистое лицо. Он устремил на меня взгляд столь ненавидящий и страшный, что нетрудно было понять — это враг беспощадный и жестокий, вынесший мне смертный приговор.

— А если притворяется? — сомневался Конесо.

— Все равно жить ему недолго, успокойся! — повторил Карапана, в своей одержимости как-то слишком уж убежденно.

До сих пор я следил за всем происходившим довольно спокойно, чувствуя в ладони рукоять пистолета. Но при последних словах шамана, таивших какую-то скрытую угрозу, мне сделалось не по себе, и сердце у меня заколотилось. С какой стороны грозит мне опасность?

— Ласана! — обратился шаман к женщине. — Покажи нам его рану.

— Мы не хотим ее сами касаться, — добавил вождь, — не бойся.

— Рана закрыта травами! — противилась Ласана.

— Ничего! Это ты его лечишь?

— Нет, мать.