Орёл и Дракон

Они сошлись на середине склона, хозяин Валгаллы и Водитель Мёртвых.

Старый Хрофт вскинул руку, раскрытой ладонью к сопернику.

– Зачем ты творишь это, Яргохор? Ястир?

Закованный в броню великан поднял руку в латной рукавице; скрипнуло железо покорёженного шлема, пальцы расширили смотровую щель.

– Всё должно умереть, а потом воскреснуть. Но для этого сперва – умереть в нужное время и нужным образом.

Мертвенный, холодный голос, в нём ни гнева, ни ярости, ни даже просто злобы.

– Останови своих убийц, и я дам тебе уйти, – тяжело проговорил Старый Хрофт. – Дам уйти, несмотря на всё, ими содеянное сегодня. Слышишь, Ястир?

– Ястира давно нет, – последовал ответ. – Он умер, чтобы воскреснуть.

– Воскреснуть, как Яргохор?

Чёрный меч свистнул, обрушился прямо на Отца Богов. Тёмная молния, стремительный росчерк и огненная полоса раскалённого воздуха, словно клинок обратился в пышущую жаром гномью печь.

Старый Хрофт не поднял оружия, он сделал шаг в сторону, уклоняясь, и чёрное лезвие с размаху врезалось в землю. Взлетели фонтаны дыма, там, куда грянул меч, появилась громадная воронка; Отец Дружин размахнулся в ответ, его руки сжимали сотканную из белых молний палицу, такую же, как и в поединке с Сигрлинн[4].

Потоки магии, дикой и древней, вырвались на свободу, повинуясь приказу владыки Асгарда. Всё, что давало жизнь Хьёрварду, миру, где славили Аса Воронов за целые эпохи до появления Молодых Богов, ожило сейчас, вспомнив своего былого повелителя.

«Мы помним», – глухо сказали подземные воды.

«Мы помним», – донеслось из глубины лесов, стоявших задолго до Ялини.

«Мы помним», – лихо свистнули ветра, спускаясь из поднебесья.

– Этот мир – мой! – гаркнул Великий Ас. – И он не умрёт!..

– Умрут все, – без выражения сказал Яргохор. – Настал День Гнева…

– Что, опять?! – яростно бросил Старый Хрофт.

Клинок Водителя Мёртвых свистнул, пронёсся над самой головой пригнувшегося Отца Богов, тот вскинул палицу, упал в длинном выпаде на одно колено, словно заправский фехтовальщик, и его свитое из молний оружие ткнуло в правый локоть некогда именовавшегося Ястиром; Яргохор пошатнулся, молнии, словно змейки, заструились по тёмной броне.

Но Водитель Мёртвых не был бы Водителем Мёртвых, бившимся в бесчисленных сражениях; его можно было опрокинуть, но магию отнять было невозможно.

Воздух вокруг Старого Хрофта сгущался, словно наполняясь серым пеплом. Прах из бесчисленных могил, зола с погребальных костров, пепел пожарищ, где сгинули никем не поминаемые множества, – всё это стягивалось тугим коконом вокруг Отца Дружин. Ас Воронов зарычал, налёг плечом, на конце его булавы распустился дивный цветок из молний, стремительно ударивших в завесу, прорвавших её и пытавшихся раздвинуть давящее серое мельтешение.

Мёртвые хватали живых.

Меж тем Древние продолжали напирать, продавливая шеренги мёртвых; разгулявшаяся дикая магия уже подожгла недальний лес, расплескала реку, да так, что обнажилось покрытое илом дно. Обычная армия давно бы полегла, но воинству Старого Хрофта противостояли уже успевшие умереть.

Фенрир бросился на Яргохора сбоку, в высоком прыжке ударил великана в плечо, вцепился зубами в избитый шлем, рванул, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами; с сухим треском что-то лопнуло, и волк покатился кубарем, так и не разжав челюсти, сомкнувшиеся на измятом железном горшке.

Яргохор с трудом выпрямился. Там, где надлежало быть голове, качалось сейчас пятно мрака, бесплотное, смутное, дрожащее; не прикрытое железным доспехом, оно шипело, словно масло на сковородке, дымилось, испуская белёсые струйки пара, словно ему было нестерпимо оказаться вдруг на воздухе.

Волк зарычал, пригнул голову, вновь готовясь прыгнуть. Яргохор, похоже, не мог разом и удерживать кокон, спеленавший Старого Хрофта, и управляться с Фенриром; поколебавшись мгновение, Водитель Мёртвых развернулся к волку, чёрный меч загудел, вибрируя, от него волнами расходилась мутная и давящая мощь, высасывающая саму жизнь. Ещё миг назад зелёные травы мгновенно пожухли, почернели и рассыпались невесомой пылью; замертво рухнул с небес пролетавший вран.

Фенрир оскалился, мышцы напряглись, он отпрянул в сторону, и клинок Яргохора пронзил пустоту. У Водителя Мёртвых вырвался утробный вой, словно он был донельзя разочарован; вытянул руку в латной перчатке, пошатываясь.

Облака над полем брани, доселе ошалело мечущиеся туда-сюда, вдруг замерли и разом начали опускаться, словно проседающая крыша. Тяжёлые, серые, набрякшие – казалось, что закрывается крышка исполинского гроба, готового упокоить целый мир.

Медленнее и неувереннее двигались Древние, а воспрявшие мёртвые воины Яргохора, напротив, надавили со всех сторон.

Отец Дружин, тесно спелёнутый серым коконом, покраснев от натуги, рвал и рвал его изнутри – жемчужные молнии с его булавы растягивали и расширяли брешь. Зарычав в ярости, Старый Хрофт протиснулся наконец сквозь прореху, размахнулся палицей…

Небо сорвалось с незримых вервий, его удерживавших, рухнуло вниз, накрывая сражение.