Орион и завоеватель

Филипп и его полководцы явно понимали, что войско, которому нечего делать, начинает разлагаться. И мы каждый день упражнялись, отрабатывали передвижения в тесном строю фаланги, пока наконец любой из нас не научился владеть шестнадцатифутовой сарисой, как суповой ложкой. Наемники развлекались и осмеивали нас, мы же, македонская фаланга, маршировали, маневрировали и выслушивали выговоры от начальников.

Пыль и грязь сопровождали бесконечные учения. Но я теперь понимал, почему военная машина Филиппа прокрутила мою фалангу наемников, словно мясорубка. И я, не жалуясь, маршировал со всеми, не обращая внимания на насмешки наемников.

Горцы в основном не служили гоплитами в фаланге, они были пелтастами – лучниками, пращниками или метателями копий. Легкая пехота затевала битву, появляясь перед тяжеловооруженной фалангой, и разбегалась по сторонам, когда сходились гоплиты. Наемники все были гоплитами, тяжелой пехотой.

– Наша земля теперь просто поставляет наемников, – сказал мне Никос. – Любой бедный парень, который хочет стать кем-то, отправляется воевать. Теперь каждый город содержит пехоту. Кроме Афин, конечно.

– А кого же содержат в Афинах? – спросил я.

– Болтунов-законников. – Он снова плюнул.

Кое-кто вокруг нас захохотал. Я промолчал.

Вокруг заспорили о том, чьи воины лучше. Иные полагали, что спартанские; однако все сошлись на том, что фиванские пользуются лучшей репутацией.

– Особенно их Священный отряд, – сказал один из мужей.

– Но Священный отряд – это не наемники, – указал Никос. – Они воюют только за Фивы.

– Но как никто другой!

– Они же любовники… Каждый мужчина в Священном отряде имеет пару.

– Философы утверждают, что лучше всех воюют любовники, сражающиеся рядом. Они всегда заботятся друг о друге.

– Плевал я на таких философов. Священный отряд – лучшее войско в мире.

– Лучше, чем мы?

– Лучше.

– Но наш полководец лучше!

– Они не наемники. И мы не воюем против Фив, а значит, нам незачем думать о них.

– Но Фивы поставляют множество наемников. Даже Царь Царей в Азии нанимает фиванцев.

– Что за Царь Царей? – спросил я.

Никос удивленно поглядел на меня.

– Персидский царь, – проговорил он. – Неужели ты ничего не слышал о нем?

Я лишь покачал головой.

Никос не доверял вновь прибывшим аргивянам. Называл их красавчиками, которым нечего делать в настоящем сражении. Те же расхаживали по лагерю с таким видом, словно являются потомками самого Ахиллеса, и осмеивали наши постоянные упражнения.

– Ну почему царь не пошлет их на приступ? – бурчал Никос. – Тогда бы мы увидели, на что они годятся.

Но Филипп явно не имел намерений атаковать городскую стену. Армия стояла под ней и занималась учениями – в город каждый день разве что бросали по нескольку снарядов. Перинфяне были уверены в себе и приветствовали каждый корабль, входивший в защищенную стенами гавань.

Наша фаланга разместилась на постой неподалеку от надменных аргивян, и между нами часто происходили стычки. Наверное, не будь у нас общего врага, мы сражались бы друг с другом. Почти каждую ночь случались ссоры и драки. Начальники с обеих сторон строго наказывали виновных. Однажды утром сам Никос получил десять ударов кнутом. Мы стояли навытяжку и наблюдали за поркой.

Один из полководцев Филиппа, по имени Парменион, пригрозил, что лишит нас вина, если мы не исправимся.

– Посмотрим, останетесь ли вы задирами, если будете пить только воду, – ворчал он. Поговаривали, что и сам Парменион – любитель вина. Выпивохой он был и с виду: оплывший и краснолицый, с усеивавшими его щеки и припухший нос лопнувшими кровеносными сосудами.

Конечно, аргивян наказывали их собственные начальники, но нам казалось, что с ними обходятся гораздо мягче, чем с нами.

Я старался не ввязываться в ссоры. Хотя я не помнил подробностей, но тем не менее знал, что подобная армия едва не погибла из-за конфликта между вождями. Быть может, это случилось в Трое?

Наконец настала ночь, и все переменилось.

– А где находится Троя? – спросил я у Никоса, когда мы улеглись на одеялах перед вечерним костром.

Он нахмурил лоб:

– Кто знает? Быть может, это всего лишь россказни.

– Нет, – сказал один из воинов. – Она на другой стороне Геллеспонта.

– Город еще стоит? А я думал, его сожгли дотла.

– Так оно и было.

– Откуда ты знаешь? Троя ведь существовала так давно…

– Во времена героев.

– Героев? – переспросил я.

– Подобных Ахиллесу, Одиссею и Агамемнону.

Одиссей. Это имя звоном колокольчика отозвалось в моей памяти. Не он ли дал мне тот кинжал, что привязан к моему бедру?

– Что вы, конокрады, знаете об Агамемноне! – завопил один из аргивян, стоявший на расстоянии полета камня от нашего костра.

– В Трое он был одним из ахейских вождей, – отвечал я.

– Он был аргивянин, – проговорил наемник, вступая в круг света, – и царь Микен. Не какой-нибудь заляпанный навозом мужик, как вы, горцы.

Я вскочил на ноги. Панцирь на рослом аргивянине повторял абрис его мышц, короткий меч висел на его бедре, однако я был выше на полголовы и шире в плечах.

– А я из дома Одиссея, – отвечал я, забывшись, – и помню это.

Челюсть его отвисла, потом он расхохотался и упер кулаки в бедра.