Орион взойдет

В нем память о пламенеющих виноградниках, Ясная, как твой дух, которому в путь уходить, И судьба уносит его навсегда. Но куда – Так быстро, и рано, и так нежданно?

Так пригубим же лето, что дремлет внутри чаши, Вспомним солнцем позолоченного сокола, Что замер в небе, крылатый, как наши сердца, И музыка, музыка без конца.

Вином обновленный, я твой любовник навеки.

***

Плик закончил эту песню перебором аккордов и отложил гитару. Левая рука его потянулась к стакану, правая легла на грудь молодой женщины, сидевшей возле него. Он улыбнулся и чмокнул ее в щеку.

Аплодисменты запорхали по залу. После обеда столовую переоборудовали в таверну, названную «Каблук сапога». Никто не знал, как это вышло, но всякий знал почему: с незапамятных времен у северо-западных инженеров была поговорка – «инструкции напечатаны у тебя под каблуком». (Бар представлял собой стойку, на которой выстроились бутылки, и рядом бочонок с пивом; клиенты обслуживали себя самостоятельно, бросая деньги в кувшин по принципу – кто сколько может. Свет причудливых ламп сменил флуоресцентные панели, создавая ощущение праздника в романтических сумрачных уголках. Свежий запах сосны помогал изгнать запах горелого жира, табака, марихуаны и гашиша. Лишь кучка питухов сидела еще на скамейках в столь поздний час.) В неделю каждому предоставляется один выходной – в разные дни, но не все пользовались ими, как и отпусками: главным был Орион.

– Для кого ты сочинил эту песню? – спросила молодая женщина. Прежде, когда в комнате было полно народу, Плик сопровождал свои номера посвящениями, зачастую достаточно откровенными.

– Для тебя, милочка, для тебя… для кого же еще? – мурлыкал он, отпив огнедышащего местного виски.

Лисба Ямамура свела брови, пригубив шерри.

– Мм-м, в таком случае ты зачем-то назвал меня Лозой и утверждал, что мы знакомы с незапамятных времен.

– Поэтическое преувеличение, – соврал Плик.

Крепкая девица с пикантным, чуть азиатским лицом… живая и смышленая, работала в технической библиотеке. Она искоса глянула на него.

– Выдумываешь ты все. А по-моему, это ты написал для другой женщины, там в Юропе, и просто перевел на англиш, пока мыл тарелки.

Днем Плик работал на кухне, где не хватало рук, а вечерами пел – ради выпивки и чаевых; здесь он преуспевал, поскольку развлечений было немного.

– Нет, что ты, – возразил он. – Не буду спорить, основу произведения я задумал там, пользуясь некоторыми литературными мотивами, но, повстречав даму, достойную чувств…

– Ладно… – улыбнулась она, – Буду вежливой: считай, что я верю тебе… очаровательный негодник. – Губы его скользнули по благоуханным иссиня-черным волосам. – К тому же ты иностранец. Это волнует. Мы здесь живем в такой изоляции…

– Так ты завтра не работаешь?

– Нет, у меня выходной.

– Я тоже. Можно бы и развлечься. А ты не торопишься? Мне так одиноко.

– А твои друзья…

– О, мои сотрудники и соседи по холостяцкой секции – народ добрый, внимательный, но, откровенно говоря, чужды мне; к тому же все они мужчины. Иерн и Роника приглашают меня к себе выпить и поболтать, но не часто. Почти все время они заняты делами и друг другом. Ваироа же… после освобождения Ваироа наблюдает.

– А капитан Карст? Я слыхала…

Плик скривился:

– Зачем я ему? Этот кот всегда найдет себе более жирную мышь.

Лисба чуть отодвинулась от него.

– Кого ты имеешь в виду? Маурая?

Икнув, тот выпил.

– Нет, псов, бегущих по его следу. Он должен перехитрить их, успеть забежать к ним в конуру и загрызть их щенков. А мыши – это мы, простые люди, беспомощные и несчастные, миллионноликие. Более того, когда загорится наш мир, он свернется клубком и, согревшись у огня, примется мурлыкать.

– Мне не нравится твоя речь. – Она отодвинулась подальше.

– Прошу прощения. – Он выговаривал слова подчеркнуто точно. – Быть может, я что-то сказал не так. Слишком много выпил. А давай не будем допивать и…

– Э, нет, подожди, мистер! – Она выпрямилась и яростно взглянула на него. Те, кто еще оставался в зале, не могли слышать их негромкие голоса; все разговаривали, не обращая ни на кого внимания. Уединение, редкое в комплексе Орион, ценилось в Союзе. – Я хочу понять, о чем это ты… Микли Карст для нас вроде героя; ты ведь не знаешь всего, что он сделал ради проекта. Если же он для тебя плох, значит, плохи и все мы.

А я в этом сомневаюсь.

– Я тоже, я тоже, – торопливо сказал Плик. – Не будем обсуждать его геройство. Вы делаете это из самых честных побуждений, намереваясь облагодетельствовать весь мир. Ты довольна?

– Э, нет. – Ноздри девушки расширились. Даже в сумраке ему показалось, что она побледнела. – Ты хочешь сказать, что мои коллеги и я подобны слепым глупцам, служащим делу, способному повлечь за собой новый Судный День? Это симптомы той же самой истерии, что въелась в плоть и кровь маураев… Я думала о тебе лучше. На самом деле.

Плик ощетинился.