Оркестр

Мадам Ортанс слегка ударяет ее смычком по голове. Патриция, превозмогая себя, играет с исступлением. Музыка.

Эрмелина(продолжает). Так вот, мы входим в ресторан, его друзья нас пригласили. Такое шикарное место, и я ему говорю: «Эдмон, куда мне сесть?»

Леона. А он что?

Эрмелина(возмущенно). «Садись, куда хочешь, только нам мозги не…»

Ударяя Эрмелину смычком по голове, мадам Ортанс останавливает последнее слово, которое, кстати, заглушается музыкой. Патетическими аккордами с блеском заканчивается отрывок. Когда музыка прекращается, мадам Ортанс проходит, собирая ноты, и снимает планшетку с цифрой.

Патриция. Что этот официант тянет? Уже время обслуживать оркестр. Умираю, хочу пить. Нам положено!

Памела(стремясь примириться). Посетители прежде всего, а на наше пиво, простите за грубое выражение, ему наплевать!

Патриция. Конечно, артисты всегда на последнем месте.

Мадам Ортанс(меняя цифру). В антракте, мадам! Вы же знаете, какой порядок. Мы имеем право на бесплатный напиток, но в антракте.

Патриция. Вчера он нам принес в двенадцать ночи. А вот по субботам, когда он ждет от нас чаевых, он торопится! За эту неделю я дам двадцать су. Ах, жить среди этого хамья!.. Есть люди, которые считают это нормальным! Но я воспитана по-другому. Я дочь офицера! И попасть в эту клоаку!

Мадам Ортанс(оскорбленно). Это первоклассное заведение. И вы были очень рады, моя милая, когда вас сюда взяли. Не плюйте в колодец.

Патриция. С моим талантом! Я же концертировала! Я была солисткой! Однажды на благотворительном празднике в зале был Массне, великий Массне! Когда концерт окончился, он поцеловал мне руку. Я исполнила переложение для оркестра из «Миньон» и вложила всю душу. У маэстро на глазах стояли слезы! Он был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова! Вам, конечно, этого не понять!

Мадам Ортанс. У всех были свои успехи! Господин Ортанс был первой скрипкой в трактире Цурки в Петербурге… Это было до революции — он играл перед коронованными особами. Но кроме взлетов бывают и падения. Тем не менее, он к музыке относился очень серьезно. Он говорил мне: «Зелия, музыка — это как суп: он всегда хорош».

Патриция. Душу вкладывать — помогать лечить поносы и запоры!

Мадам Ортанс. Запор не мешает ценить музыку! Больше скажу — наоборот! У нас здесь много тонких знатоков. Вчера, например, один крупный бельгийский промышленник рассыпался в комплиментах. Он и о вас говорил.

Патриция(внезапно преобразившись). Правда? Как забавно! А что он сказал?

Мадам Ортанс. Он спросил, не из Рента ли вы. Там вроде бы одна женщина на вас похожа. Гардеробщица в курзале.

Эрмелина(продолжая говорить с Леоной). И тогда я ему сказала: «Эдмон, может быть, тебе это и не нравится, но не порть другим настроение!»

Леона. Бац!

Эрмелина. Бац! В точку! И добавила: «Я женщина, а женщине не запретишь чувствовать себя и относиться к жизни по-женски». И, моя милая, я поняла, что удар попал в цель.

Леона. И что он?

Эрмелина. Ничего. Продолжал чистить зубы.

Леона. А ты что?

Эрмелина. Положила ножницы — я стригла ногти — и вышла из ванной!

Леона. Взяла и вышла?

Эрмелина. Понимаешь, как я ему врезала? Я надела пояс, чулки. Опять ничего, моя милая, рот полощет. Тогда я надела платье, я была готова на все — ты меня знаешь — и вышла, хлопнув дверью! Во мне все кипело. Я бы пошла с первым, кто бы мне попался навстречу, с первым, кто бы сказал мне ласковое слово! Но внизу был только ночной сторож, старый негр, а в этом городе, ты знаешь, — на улицах ни одной собаки. Я болталась сколько могла, чтобы он как следует испугался. Я даже до собора дошла, говорят, он очень красив, но ночью ничего не было видно. В четверть третьего я вернулась. Я еле держалась на ногах. На мне были розовые туфли — те, которые я тебе потом отдала, потому что они жмут, — и я натерла ногу. И потом, я боялась. Я ведь сказала, уходя, что с этим надо кончать раз и навсегда, и он мог заявить в полицию, из-за Алье. А мне совсем ни к чему неприятности.

Леона. А кто этот Алье?

Эрмелина. Господи! Река в этом Мулене. Всем известно, что, когда женщина в таком состоянии, ей может прийти неизвестно что, скажем река. Кстати, я и к реке ходила, но было очень темно. Я повернула обратно.

Леона. А! Понимаю! Он подумал, что ты умерла? И что он сказал, когда тебя увидел?

Эрмелина. Ничего. Он меня не увидел. Он тоже ушел из дома.