Орхидеи еще не зацвели (СИ)

— А мне приятно, — сказал Генри, мучимый совестью, — что у господина Петлюры осталась моя шуба. Она теплая. Он в ней никогда не замерзнет. Боже мой, сам Петлюра! Я пил с самим Петлюрой, надо было взять автограф! У меня же есть молескин! Знала бы моя покойная мама!

— Значит, Генри, это все-таки твоя шуба, — вычленил я главное.

— Да, — рассеянно отреагировал Генри. — Конечно моя. Я не хотел там говорить, но у меня мама была украинка…

— Глупо было бы верить, что точно такую же шубу…

— Я даже немного знаю украинский… Ты обратил внимание, как они удивились, когда я сказал «будьмо»?

— Блуменфилд через три дня возвращается в Америку, — сказал Шимс, весь в своих мыслях. — Он отплывает на собственной яхте. Обещал взять меня с собой. Если вы помните, то господин Говард Стикер…

— …этот миллиардер, который запер меня в клетке своего домашнего зоопарка с орангутангом Бо-бо за то что я, как ему показалось, осквернил его дочь, — вспомнил я. — Дочь Стикера, а не дочь Бо-Бо, — поспешил я уточнить, боясь быть непонятым.

— Совершенно верно. Так вот, этот упомянутый господин Стикер передал через Блуменфилда мне настойчивое приглашение поступить к нему на службу секретарем, ибо я произвел на него неизгладимое впечатления в период вашего с ним тесного общения, хоть оно, моими стараниями, продолжалось не так долго, как ему хотелось бы.

— О, Стив! — с чувством воскликнул я. — Если б вы меня не успели вызволить до того, как Бо-Бо до меня добрался, то у него сейчас было бы две дочери!

— И теперь, когда я уволен…

— Вы не уволены, Стивен, — горячо возразил я, — вы…

— Теперь, когда я уволен, — твердо повторил Шимс, — я склонен принять приглашение господина Стикера.

— Но Шимс! — возопил я. — Благодетель! Как же я…

— Не хотите ли вы сказать, что откажетесь от своего брака, если я останусь? — спросил мой, увы, бывший лакей.

— Нет, конечно, нет! Но сейчас…

— Слава богу, моей сестренке будет приятно об этом услышать, ведь она знает, как вы ко мне привязаны.

— К ней я тоже успел привязаться, но мы надеялись…

— Я решил принять приглашение господина Стикера, — упрямо проговорил Шимс. — Но поскольку я нужен вам здесь, я принял также и решение остаться.

Великая мудрость разительна в устах камердинера, но в устах шурина она просто убийственна. Мы привыкли, что Эзоп был рабом, считай, тем же камердинером, но чтобы философ был чьим-то шурином — таких прецедентов история не помнит, и это прочищает мозги, знаете ли. И вот, как только мои мозги в полной мере прочистились, я ОСОЗНАЛ. Меня вроде как озарило, так бывает — идешь, идешь, и вдруг из окна (конечно, дело происходит в Венеции) на вас выплескивают ведро грязной воды, и сразу все вокруг неузнаваемо меняется.

— Шимс, ты гений! — воскликнул я. — Прекрасный план! Полиция никогда не отыщет вашего брата в Америке! Вывезти его на яхте Блуменфилда под видом тебя, что может быть надежней!

— Я рад, что вы оценили мою идею, — скромно потупился Шимс. — Поскольку Джей будет думать, что взял на яхту меня, и у него будут подтверждающие письма, то даже в случае неудачи его не сочтут соучастником. Решат, и совершенно справедливо, что он просто был обманут.

— Великолепно! А скажите, Стивен, ваша сестра такая же умная, как вы?

— Умом мы с ней, правду сказать, не мерились, но она получила хорошее образование и прекрасно умеет держаться в обществе. Что же касается происхождения, то вашим тетушкам не на что жаловаться.

— Разве что на проделки вашего братца, — заметил я, шутливо погрозив пальцем, хотя на самом деле внутри меня все как-то ныло, и от мыслей об этом и о тетушках мои поджилки выплясывали канкан. Конечно, я до последнего буду все отрицать, но вдруг они узнают достоверно, что кроме брата-камердинера (да ладно, сейчас все работают) у моей благоверной еще имеется брат — знаменитый убийца? И муниципальный оркестр Острова Дьявола уже заказал новые фраки и разучивает бравурные марши, готовясь к торжественной встрече с ним, как только его сцапает полиция.

— …которые в этом контексте приобретают совсем другой колорит, — парировал Шимс, имея в виду проделки, а не поджилки. — Ведь столько веков подряд феодалы расправлялись подобным образом с людьми неподобающего происхождения и веры. Следует учесть также и особенности нрава Глостеров. Вспомним Ричарда III и представим, как поступил бы он, если бы ему довелось перейти вместе с замком и прилегающей территорией в собственность американского кинопродюсера, и тот обозвал бы его петухом английским. Мне почему-то кажется, что и он бы не удержался от членовредительства.

— Это тот, который перебил всех своих родственников? — вклинился Генри. — Жену, брата, двух племянников…

— Шекспир же, что с него возьмешь, — пренебрежительно бросил я. Мне не хотелось обсуждать родственников своей невесты с выходцами из Америки, пусть даже они происходят от еще худших разбойников и должны сперва на себя посмотреть.