Орхидея съела их всех

И Флёр понимает ее, и все это так прекрасно. Темнота вокруг них – всего лишь занавес, который они могут отдернуть в любой момент, когда пожелают, вот только свет за занавесом слишком ослепляющий, поэтому сложно разглядеть, что тут творится. Они оставляют узенькую щель и проходят чуть дальше по тропинке, пока вдали не показываются мегалиты. Отсюда зрелище напоминает стоп-кадр с совещания на съезде великанов. Они подходят ближе, и Флёр видит, что существа, чей облик приняли камни, – точнее, нет, камни не приняли их облик, а являются этими существами, – вовсе не великаны, а архетипы. Здесь есть все формы, которые может принимать эго. Есть тут и Великая Мать, закутанная в плащ с капюшоном. А в самом центре – патриарх, который ведет себя так, будто все происходящее страшно важно. А вот – маленькие девочка и мальчик, они не желают стоять смирно, а позади всех – незнакомец, который входит в дверь посреди ночи и меняет все. Изгой, чудак, одиночка, любовница, запретный любовник, преступница. Сначала в этой фигуре Флёр видит себя саму. Она подходит и хочет прикоснуться к камню, но щекотное, болезненное, похожее на оргазм чувство возвращается, и она понимает, что не может даже подойти ближе: ощущения от этого такие, словно касаешься собственного нутра. Но постепенно Флёр осознает, что она – все фигуры сразу. Она – мать, отец, дочь, сын, девица, старуха, герой, ведьма…

И тут опять – белый свет.

Дома у Ины Флёр просит еще раз взглянуть на фотографии в альбоме. И на этот раз она видит затерянную орхидею так, как видит ее Ина. Вот, и в самом деле, Ганеша, а вот – Шива и прекрасный благодушный Иисус, сначала – слишком мудрый для своих лет юноша, а потом – такой, каким стал в конце. Теперь, когда Флёр смотрит на распятие, оно не вызывает мысль о физической боли, а становится чем-то совсем другим, не пустым эпизодом из истории, нет, ведь она же понимает, как сильно Ему пришлось сосредоточиться, чтобы его создать, и сколько смыслов распятие должно было вместить в себя, и это, конечно же, не какой-нибудь там фокус… Скорее, доказательство. Вот, смотрите, как мало значит тело. Можете делать со мной, что угодно, а мне будет все равно, ведь я – не от мира сего и за его пределами обрету вечную свободу. И, как бы мы ни поступали друг с другом в этой вечности и в следующей, ты – это я, а я – это ты, и в конце концов все это совершенно неважно.

– В детстве, когда я читала книги Джуди Блум, мне встречалась там куча непонятного. Вот, например, что такое мортаделла? Бутерброд с мортаделлой…

– Это жуткий вид колбасы. Гигантская такая сосиска.

– А ты откуда знаешь?

– Мам, ну погуглила, конечно.

– А тебе не рано читать такие книги?

– Теперь-то уж чего. Я уже прочитала. Там есть пенис по имени Ральф.

– О, Холли…

– Если бы кто-нибудь нашел мне теннисный корт, я не читала бы книжки, до которых еще не доросла.

А может быть, это – доказательство того, что никакого Бога нет, во всяком случае, здесь, в этой иллюзии, ведь какому Богу пришло бы в голову придумать эту историю? Какой Бог уготовил бы своему герою такую глупую смерть? Какой Бог позволил бы так сильно страдать тому, кого сам создал?

Мы делаем это с собой сами. Это лишь наше дело, и ничье больше.

Никто другой на это даже не смотрит.

– Якобы, если на острове объявляется человек, который утверждает, что он – седьмой сын седьмого сына, нужно вложить ему в руку дождевого червя.

– Фу, гадость. Зачем?

– Затем, что, если он говорит правду, червь немедленно погибнет.

– Но почему так важно быть седьмым сыном седьмого сына?

– Потому что такие люди обладают сверхспособностями.

– Ага, например, могут убивать дождевых червей. Пипец.

Подсказка всегда-всегда запрятана в самой сердцевине скуки…

Где тебе бывает скучнее всего? Отправляйся туда.

– Ну конечно же, все, что делаешь ты, лучше, чем то, что делают другие.

– Это ты вообще о чем?

– Да я про весь этот твой бред – дальние прогулки, рыбную ловлю и плавание, словно все, чем занимаются другие, гораздо менее круто. КТО вообще сказал, что купаться в ледяной воде и вдобавок подставляться под укусы слепней – лучше, чем день напролет смотреть телевизор? Я хотела сказать “старый фильм”, чтобы не совсем упасть в твоих глазах, но на самом-то деле я хочу сказать, что меня это БЕСИТ! Если человеку хочется, ну например, смотреть целый день “Телепузиков”, то почему ты убежден, что должен помешать ему?

Бриония вспоминает тот странный разговор с Флёр, когда Флёр сказала, что совершенно неважно, что ты делаешь в этой жизни, поскольку все уже предрешено. А если предрешено, то у Брионии не было другого выхода, кроме как смотреть пять часов подряд австралийское телешоу “Потеряй и победи”[43], пока остальные карабкались на один из холмов Джуры. Она до сих пор чуть не плачет при мысли о женщине, которая так растолстела, что больше не могла ездить на своей любимой лошади, и о тех славных временах, когда…

– Ну, если этот человек – мой ребенок, то я ответствен за его…

– А ты, значит, такой весь из себя, мать твою, здоровый!

– Что?