Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник)

— А ведь действительно странно, — выдыхает. — Я, когда за Ленкой год назад ухаживал — чего только ни делал. Цветами всю ее квартиру завалил. Из универа встречал ежедневно. По клубам водил. Очень красивая любовь была. Да почему была? И сейчас — очень красивая. А вот так, на скамейке, в парке — никогда не целовались. Первый раз ее поцеловал, когда домой провожал, в машине. Хотел в щечку чмокнуть, а получилось, что в губы уткнулся. И тут же — развернулись и ко мне поехали. А утром я уже к ее родителям потрусил, говорить, что решили пожениться. Она у меня дома осталась, ей страшно было…

— А как родители восприняли? — улыбаюсь.

— Да нормально, — жмет плечами, — восприняли. Сказали: «Наконец-то!». А у тебя с Машкой как было?

— У меня, — смеюсь, — вообще служебный роман. Ходили-ходили, смотрели друг на друга. Я как-то на вечеринке одной к ней подкатился — отшила. Ну, думаю, и Бог с тобой, золотая рыбка. Не больно-то и надо. Врал сам себе, конечно, но — гордость есть гордость. Даже если и дурацкая. Но общаться продолжали, нам вместе интересно было. А потом в командировку в Питер поехали, а когда вернулись, я шмотки собрал — и к ней. Ну, как к ней… Квартиру сняли. Я же все, что у меня было, Наталье оставил. Там все-таки двое детей. Это уже, знаешь, Русланыч, даже не любовь. Куда серьезнее. Это — судьба…

— Понятно, — кривится. — Значит, мы с тобой, Дим, все-таки постарели. Хоть это и незаметно пока для окружающих. Внешне — незаметно, а вот внутренне… Уже что-то растеряли, что раньше было. Ведь было, да?! Перестали чувствовать эти токи, эти весенние силы земли и воды. Я вот — ты даже представить себе не можешь, как этим ребятам сейчас завидую…

…Молчим, курим.

Весна, конечно.

Может ее, эту самую весну, мы и ощущаем так полно, так остро, потому что уже предчувствуем приближающуюся старость…

А эти — все целуются.

Наконец оторвались друг от друга.

— Извините, — слышу, — у вас закурить не найдется?

Пожал плечами, протянул этому ботанику пачку.

Поднес трепещущий на ветру почти прозрачный огонек массивной дюпоновской зажигалки.

И вдруг — словно черт меня дернул.

— А мы… — говорю.

И — делаю паузу.

Улыбаясь при этом одной из самых обаятельных из всего моего арсенала улыбок. Эдакой слегка беззащитной.

Клиенты покупаются, что уж об этом большом ребенке говорить.

Делает стойку.

Демонстрирует, что весь — внимание.

— А мы, — говорю, — с товарищем как раз о вас разговаривали. Вы уж извините. Завидовали по-доброму. Хорошо вам сейчас. Весна. Парк. Любите друг друга…

Он, пока я все это произносил, все пытался дымом затянуться как следует.

Наконец, прикурил — и посмотрел на меня как-то не совсем по-доброму.

— Ну, — говорит, — то, что любим друг друга, это факт, конечно. А вот этот парк — он нам, дядя, и на хрен не сдался. Просто у Юльки родаки дома, у меня тоже. На гостиницу — денег нет ни фига. Да и не пустят туда, в эту гостиницу. Юльке еще восемнадцати нет, в июне только исполнится. Вот и торчим здесь, на ветру. А у нее, между прочим, — почки слабые и куртка тоненькая…

…И ушел, переваливаясь.

Клоун малолетний.

…Ух, как мы ржали.

До слез.

До тихих, шёпотом, причитаний и всхлипываний.

Над собственной романтической придурью.

Над всеми этими «весенними токами», над всеми вместе взятыми «силами земли и воды».

А потом позвонили женам и сообщили, что заказали столик на четверых в отличном итальянском ресторане.

Возражения насчет «неготовности», неожиданно и спонтанно возникшей мигрени и Великого поста отметались с порога.

Напрочь.

А что?!

Можем себе позволить.

Хотя и на скамейке в парке — тоже, наверное, хорошо.

Это — исключительно вопрос времени, мне почему-то так кажется.

Времени года или времени жизни.

Какая, в принципе, разница.

Где-то так…

Превышение полномочий

…Мене, мене, текел, упарсин…

Книга пророка Даниила

Мы только-только меню раскрыли и начали неторопливо изучать, когда он позвонил.

— Привет, — говорит, — Димка. Чем занимаешься?

Я, как всегда, растерялся.

— Да вот, — отвечаю. — Поужинать зашли. С женой. Есть тут на Пресне один симпатичный японский ресторанчик…

— О, — радуется, — клево. Я его знаю, он на перекрестке с Грузинской вроде. Сейчас подъеду, а то давно не виделись.

И вешает трубку, скотина.

Машка, глядя, с каким отвращением я откладываю ни в чем не повинную трубку мобильника, вздыхает.

— Пашка звонил, да?

— Угу, — морщусь. — Сейчас приедет, скотина жизнерадостная…

Жена откладывает меню и достает из пачки сигарету. Долго и старательно прикуривает.

— Пропал вечер, — констатирует. — А так хорошо начинался. Отболтаться никак нельзя было?

— А то, — жму плечами, — ты его не знаешь.

Она опять вздыхает.

Глубоко, по-мужски, затягивается и старательно смотрит в окно, на проезжающие там под светлым летним дождем чистенькие, умытые машинки.

А что тут еще говорить-то?!

И не то, чтобы мы его не любили.

Мы его, как раз, очень даже любим.

Просто — достал…

А вот, кстати, и он.

Стоит у двери, переминается, обегает зал большими близорукими глазами…

Нас ищет.

И почему он только очки не носит?

Не идут, что ли?