Орки: Дети Бооргуза

Уже давно ее неприязнь и его безразличие переросли из начального сотрудничества во взаимное уважение. По прошествии стольких лет жизни и борьбы плечом к плечу их отношение друг к другу можно было назвать привязанностью и симпатией.

Сейчас она привычно ожидала, пока ее муж неторопливо в своей голове переберет все варианты и озвучит свое мнение. Гурааах всегда был нетороплив, но приняв решение, неудержимо претворял его в жизнь.

— Еще раз, — он поднял на нее глаза и кивнул, — повтори.

— Ты его видел, он жрец не сумевший найти ворота и сейчас он должен идти по дороге боли, возвращая часть Вайруны, что осталась в нем хозяину. Но он свернул с пути и порвал нити своей судьбы в служении.

— Он теперь демон, имени самого себя. Очень хитрый демон. Мы не увидели этого, — она заметила, как недовольно дернул ухом и отвел глаза ее муж, она положила свою ладонь на его руку и продолжила, — мы все. Мои уши и твои уши. Все.

Все жрецы теперь только ноги его носилок. На их месте теперь молодая поросль из послушников. За шрам жреца на щеке они сами принесут себя ему в жертву и положат на алтарь его весь Бооргуз.

Я была на разделке. Старшего, что был раньше, больше нет. Его помощник теперь там Старший. Он совсем седой от страха и в его глазах ужас.

И это Старший Разделки!!! Он молча трясся глядя на меня и молчал.

Я нашла свое ухо там. Он тоже трясся и тоже молчал. Только процедил, что всех старых орков на разделке встречает жрец сам. Отдельный зал, и это очень страшно. Они так кричат.

Я увидела слезы, слезы у потомственного рабочего Разделки.

С последней сотни стариков не получили и лоскутка кожи, — Гураах поднял глаза.

— Мы опоздали. Я опоздал. Стража храма и дружина Лау. Если я брошу на них нашу Стражу и даже стражу Ворот, не справимся. Но я знаю, что у тебя есть план, говори.

— Да есть, но он тебе не понравится, он не нравится и мне. Но иначе нам всем смерть.

Ему очень нужна кровь для его личных ворот. Ее запах принес Купец. Мы сделаем так.

Бооргуз Тайн. Бунт!!!

Ру торопливо бежала по переходам, держа высоко над головой в поднятой руке кожаный шнурок с болтающейся костяной биркой со знаком ее Ямы.

Рядом с ней, впереди и сзади в её направлении и навстречу, вдоль стен бежали десятки и сотни таких, как она — матери. Час Матери — на языки орокан он звучит не так, и временной интервал сильно отличается, но мы его будем так называть. Одна десятая рабочего цикла Бооргуза, сразу же после очередной еды, кормящие самки имеют возможность добежать до Щенячьей Ямы и покормить своих щенков. Вот и сейчас самки темными ручейками неслись к своим чадам, ведомые инстинктом и любовью, тоской и неизбывным желанием заботы. Бегущие вдоль стен по стороне бирки в ухе, они обычно робкие и пугливые, сейчас не обращали ни на что внимание. Группами пробегали мимо презрительно скалящихся Старших стражей, мимо молчаливо сторонящихся Младших стражей и шарахающихся с дороги, обычно нахальных самцов рабочих каст.

Самка в Час Матери, это не то же, во что она превратиться после. Сейчас она нетерпелива и агрессивна и в любой момент готова взорваться вихрем ярости и злобы. И ее поддержат все самки, кто оказался рядом. Потому выскочившие наперерез пара рабочих с корзинами на спинах, дружно пискнув, также дружно шарахнулись в темный проход, из которого они выскочили и, не удержавшись на ногах, с приглушенным воем покатились по истертым тысячами босых ног ступеням. Злобно ухмыльнувшись, Ру мгновенно забыла о них, продолжая бежать, перепрыгивая через брошенные на дороге грузы.

Час Матери. Ру уже выкормила первую свою пару и сейчас, сопя на бегу, с необычным теплом в груди, распираемой от молока, представляла, как прибежав, услышит парное попискивание ее щенков и сможет наконец прижать к себе эти два теплых и пушистых тельца, сможет вдыхать их запах, облизать эти грустные глаза и хоть на мгновение утонуть в лучистом счастье материнства. Для любой самки Бооргуза в этом и заключалось все счастье матери — хоть на мгновение уйти от черной и беспросветной повседневности бытия Бооргуза, наполненного тяжелой работой, голодом и болью от наказаний, страхом и горем. И именно это заставляло с радостью соглашаться на размножение, зная, как это трудно, что это невосполнимо изнашивает их и так перегруженные работой тела. Все это зная, но соглашаясь, и сейчас светясь внутренним счастьем лететь по темным и сырым проходам к щенкам. Материнство давало дополнительную еду, скудную и недостаточную, и именно часть ее в виде маленького комка вываренных грибов несла в зажатом кулаке Ру. Дар нянькам, старшим самкам, что сейчас стерегли и по мере необходимости обихаживали постоянных жителей Ямы. Гораздо меньше, чем обычно, но подготовка и уход каравана к Диким всех обделили, уменьшив выдачи и так скудных порций.