Орланда

— Мне кажется, я уже изменился! — сказал он себе. — Взгляд утратил поразившую меня (то есть Алину!) усталость, спина прямее, глаза открыто смотрят на мир. И голова прошла. Да-а, я всегда знал, что лицо «творит» душа, я уже красивей него, потому что чувствую себя свободным, как никогда. Может, в его теле жила девушка, которую он держал в заточении, как Алина меня, а я перетряхнул всю компанию? Не важно, пусть каждый остается там, где оказался! Посадка головы гордая, цвет лица улучшился. До чего же я хорош! Но волосы!.. Просто беда! Я не обратил внимания, что его шевелюра облита какой-то дрянью — от нее волосы стоят дыбом, как у персонажа фильма ужасов! Теперь я понимаю, почему тот сорокалетний красавчик так и не клюнул! Нужно вымыть голову, так я жить не могу!

В вокзальном туалете чистоплотному путешественнику приходится довольствоваться холодной водой и жидким мылом из бутылки-невыливайки, но кокетство толкает человека на подвиги, и Орланда наклонился, сунул голову под кран и, стиснув зубы, чтобы не выбивать ими дробь от холода, щедро намылил волосы, потом промыл их, как мог, открыл сумку Люсьена и, на свое счастье, обнаружил махровое полотенце. Просушив волосы, он причесался и нашел себя красивым.

Так и слышу ворчливое брюзжание: «Ну и Нарцисс этот ваш Орланда!» Без конца облизывает себя! Не могу с этим согласиться: он восхищается телесной оболочкой другого человека — так девушки радуются новым тряпкам, а Орланда всего четверть часа назад был женщиной, любящей мужчин. Предлагаю любому, кто неравнодушен к противоположному полу, представить хоть на мгновение, что он попал в тело объекта своей страсти… Ага, вы поняли чувства Орланды! То-то же…

Орланда последний раз нежно улыбнулся своему отражению, закрыл сумку и вдруг вспомнил, что он в туалете и что люди приходят сюда не только для самоидентификации. Он почувствовал, что вполне готов использовать сортир по прямому назначению. Тут на меня наплывает образ Вирджинии Вулф, и я чувствую, что стыдливость, правившая бал в былые времена, велит мне остановиться, Наша Госпожа — воплощение Целомудрия — смотрит на меня так строго… но сейчас 90-е, век стремительно заканчивается, я старею и не стану лицемерить, изображая воспитанность, я не отвернусь, как меня учили в детстве, когда я восхищенно глазела на пляже на маленького мальчика, доставшего из штанишек кое-что, чего не было у меня (он взял свою «штучку» в руки и начал писать — стоя! — а я-то думала, что это можно делать, только присев на корточки или сидя на горшке).

— А ну-ка, отвернись сейчас же! — приказала мне мама, сопроводив слова затрещиной (тут-то я и перестала глазеть!). — Эта малышка воистину порочна!

Вечером мама пожаловалась отцу на мое нездоровое любопытство. В ответ он грустно покачал головой.

Итак, Орланда захотел пописать и пришел в восторг от возможности пережить очередные незнакомые ощущения. Он с сожалением оторвался от зеркала, вошел в кабинку и автоматически потянулся к ремню, потом вспомнил о своем новом обличье и расхохотался. Расстегнув молнию, Орланда от волнения даже покачнулся. В детстве он, как и положено маленьким девочкам, завидовал мальчишкам, но никогда не мечтал завладеть их главным сокровищем. Орландой овладела странная робость: в кафе он с радостным вожделением ощупывал свои плечи и бедра, а сейчас вдруг почувствовал, что у него дрожат пальцы. Так колебалась бы Алина, окажись перед ней ширинка незнакомого мужчины.

— Ну нет, она мне не помешает! — нервно пообещал он сам себе.

И решительно ухватил рукой странный маленький мясистый отросток, управляющий судьбой каждого человеческого существа, вынул его и, слегка расставив ноги (он видел, как это делается!), принялся справлять нужду.

Господь милосердный, Вирджиния! Умоляю, не читай эти строки!