Орленок

— Уж будет вам… Тут не маленькие. Вы кормите партизан, ночлежку для них из школы сделали… Свидетели есть!.. Ты что, Брандоусов?

Музалевская оглянулась на вошедшего. Низкий, заросший лоб, тяжелая челюсть, сутулые плечи и свисающие ниже колен огромные волосатые руки. Брандоусова знали все в Лихвине. Это был пьяница, вор-рецидивист. При немцах он процветал, исполняя щедро оплачиваемую должность палача.

— Ну что тебе? — повторил Тиадров, с раздражением глядя на тупую маску гориллы, уставившегося на него тусклыми, как оловянные пуговицы, глазами.

— Господин полковник вас требуют в подвал.

Тиадров скосил глаза на Музалевскую.

— Что же, без меня с мальчишкой не справитесь?

— Не могу знать. Пощекотал его малость ножиком, а господин полковник серчают. «Убьете, говорит, досмерти раньше времени — кого вешать будем?»

— А парнишка молчит? — спросил Тиадров, украдкой наблюдая за Музалевской.

— Как воды в рот набрал.

— Да уж эти Чекалины! Яблоко от яблони недалеко падает. — И проговорил раздельно, подчеркивая каждый слог — Гвозди ему… под ногти… тогда и язык развяжется. Ступай, скажи господину полковнику, что я сейчас.

И в упор глядя на Музалевскую:

— А мать где, Надежда Чекалина? К большевикам сбежала?

— Не знаю.

— Вы ничего не знаете! — И кивнул конвойным: — Уведите ее…

«Шурку схватили! Пытают! — мучилась Музалевская. — Дать знать Макееву, Тетерчеву…» Если бы она была на свободе… До сторожки лесника километров пятнадцать, а оттуда рукой подать. Лесник дорогу покажет.

Она сидела в проходной комнате на деревянном диване. Двое конвоиров уселись по обеим сторонам, дремали. Хлопала дверь — из соседней комнаты выходили солдаты. Струя острого зловония неслась оттуда. Комната была загажена, как хлев у нерадивого хозяина. Музалевская брезгливо морщилась. Избранная раса! Носители высшей культуры!

Делопроизводитель управы, русский, человек неопределенных лет, со стертым, как на выцветшей фотографии, лицом, вышел из кабинета Тиардова, заглянул в одну дверь, в другую, вернулся и, проходя мимо Музалевской, проговорил не останавливаясь, без звука, одними губами:

— Уходи, они про тебя забыли. Уходи же!

Двое солдат храпели. Она сделала легкое движение. Они не пошевельнулись. Если проснутся, скажет, что ей нужно в уборную. Она встала и неторопливыми шагами пошла к выходу.

На выручку друга

Алеша Ильичев долго разыскивал тоннель по приметам: три сосны, кругом березняк и большой плоский камень, маскирующий входное отверстие. Наконец нашел. Раздвинув кусты, спустился по неровным, обсыпающимся ступеням, вырытым в земле. Керосиновая коптилка, которую он захватил с собой, освещала узкий подземный коридор. Вдоль стен сложены были мешки с картофелем, свеклой, морковью, стояли кадки с огурцами, квашеной капустой. Ильичев усмехнулся хозяйственной предусмотрительности учительницы. Создавая убежище для партизан, она использовала его вместе с тем для хранения продуктов подальше от воровских глаз оккупантов.

Крутая деревянная лесенка вела вверх, в кухню. Ильичев выстукал костяшками пальцев условленную дробь. Поспешные шаги над входом, потом скрип, будто отодвигали тяжелый сундук или ящик. Поднялась половица. Блеснул свет.

— Алеша! — Музалевская стиснула его плечо. Губы ее мучительно искривились. — Алеша! Шурку Чекалина взяли… пытают… Я только что оттуда… Тихонько ушла… от конвоя.

— Когда… его взяли? — Ильичев не узнал собственного голоса. Как будто кто-то другой спросил за него. И эта женщина в деревенском полушубке и простом бабьем платке показалась ему незнакомой. И все было как страшный сон, от которого не можешь проснуться.

— Когда взяли, не знаю, — говорила Музалевская. — Карательный здесь был. Полдеревни сожгли. Меня в Лихвин на допрос, там про Шуру услышала в управе. Он в подвале сидит. Может быть, к Макееву добежать?

Ильичев покрутил головой:

— Поздно. Пока туда да оттуда, его в расход пустят. — И горько усмехнулся: — А я проведать его пришел. Больной он. Мы его к вам послали отлежаться. — Потом неожиданно добавил — Горючее есть? Бутылки две?

— Ты что задумал?

— Что выйдет. Сам не знаю.

Она сбегала в кладовую. Вернулась с двумя бутылками керосина.