Орлий клёкот. Книга первая

Зря сомневался Левонтьев. «Король контрабандистов» не то чтобы клюнул, он со щучьей жадностью заглотил наживку и теперь с нетерпением ждал того момента, когда гости, насытившись пловом, удалятся в отведенные для них покои. Их станут сторожить — аллах благоволит мудрым, — если это хитрая игра пограничников. До утра даже змея не выползет из кишлака. Абсеитбек уже дал знак своим верным слугам, и джигиты уже седлают коней. Сегодня к рассвету, когда дозорные еще не вернутся в крепость, а часовые в самой крепости уже будут считать, что ночи конец, — в это время его джигиты начнут действовать. План нападения ему не нужно продумывать, Абсеитбек выносил его давным-давно. Сколько раз после очередной неудачи его посланцев он проклинал казаков и обдумывал в гневе план мести! Сколько раз его оскорбленное самолюбие находило отмщение в воображаемых картинах кровавой резни, учиненной его храбрыми джигитами в крепости! Но воплотить в жизнь свою злобную мечту Абсеитбек не осмеливался. Теперь же настал его звездный час. Утром он станет хозяином единственной караванной дороги, идущей за кордон. Он не будет тратить силы, как это делали глупые казаки, на охрану тех нескольких тропок, по которым можно, рискуя сломать себе башку, пробиться за границу только с небольшой заплечной поклажей. Пусть смельчаки ходят. Но по дороге без пошлины не пробежит даже заяц. Баню он снесет, пекарню тоже. Не умно казаки построили их внизу, на берегу реки. За стенами крепости выроет колодец. И никакая сила не сможет выбить его оттуда. Крепость станет неприступной и на крепкий замок, его замок, закроет караванную дорогу.

«Сегодня казаки поплатятся за все!» — злорадствовал Абсеитбек.

Не предполагал вовсе Абсеитбек, что пограничники готовятся к встрече с ним. Когда отряд дезертиров скрылся за скалой, куда вместе с рекой подныривала дорога, Богусловский приказал оставшимся казакам построиться, а затем объявил свое решение:

— Сегодня, завтра и еще несколько дней дозоры высылать не станем. Вполне возможно нападение на крепость. Отбиться будет несложно, но при одном условии: непременное подчинение всех одной воле — командиру. Командование гарнизоном принимаю на себя. Кто против? Нет? Вот и превосходно.

— Погоны только сымай.

— Сделаю это безусловно. Вас тоже попрошу сделать это непременно сегодня. — Переждал, пока утихнет возбужденный говорок, затем вновь заговорил, по-командирски чеканя фразы: — Начальником штаба назначаю подпоручика, простите, товарища Леднева. Командиров взводов и отделений предлагайте сами. Если окажутся несведущими — сменю. На обсуждение кандидатур десять минут. Разойдись.

К удивлению Богусловского, буквально через две-три минуты казаки объявили свое решение. Обошлось без спора. Взводными выбрали пожилых казаков, крепких служак Тимошина, Деева и Костюкова — самого, пожалуй, молодого из казаков и самого приметного. Усы, что тебе колосья спелые, остисто торчат, глаза ясные, будто у девицы-негулены, а язык словно дамасской стали клинок — не подворачивайся.

— Командиров прошу ко мне на совещание. Остальные — свободны.

Скомандовал и… стушевался: где совещаться? В офицерском собрании? Повел в свою квартиру и, пока рассаживались новоиспеченные командиры в маленькой уютной гостиной, присматривался к ним. Задумчиво-напряженные лица у пожилых казаков, наивно-удивленное у Леднева и совершенно беспечное у Прохора Костюкова. Не напрасно ли избрали его взводным? Какой из него командир? Не посчитались казаки с вековечной мудростью солдатской: молодой — на службу, старый — на совет. Молодайкам в станицах головы кружить — это Прохору в самый раз бы. Но дело сделано.

— Я собрал вас на совет командиров, — начал немного торжественно Богусловский и сам же смутился. Какой совет? Вздохнув, продолжил уже буднично: — Как обороняться станем, давайте прикинем…

— При нижних чинах счел перечить неуместным, теперь же позвольте, Иннокентий Семеонович, усомниться в целесообразности организации обороны. Возможно ли предательство? Я не могу помыслить, чтобы Андрей Павлантьевич так низко пал. Из одной тарелки хлеб брали… — сказал Леднев.

— Табачок, думаю, у вас с ним поврозь был! — весело, даже радостно улыбаясь, бросил реплику Костюков.

«Ишь ты, психолог», — одобрительно подумал Богусловский. Ледневу же ответил вопросом:

— Потерявший честь единожды, дорого ли ценит ее?

— Весьма сомнительно предательство, — упрямо стоял на своем Леднев. Но мнение мнением, а служба службой. Заявил твердо: — При всем при том готов прилежно исполнять все меня касающееся. Слово чести…

— У меня такая думка: хлебы и муку поднять сюда, — прервал Костюков пустые, как ему представлялось, разговоры бывших офицеров. — Коней к ночи вдосталь напоить, запас сделать воды, сколько по силам. У бани и пекарни засаду крепкую посадить. И не только дорогу дозорить, а и берег. Подплывут, чего доброго, на бурдюках…

— Эка, хватил! — удивленно воскликнул Леднев. — В столь холодной воде возможно ли?