Орлий клёкот. Книга первая

— Вот это все, думаю, руками самих попов сделано. Не иначе. Наверное мы не все знаем. Мы, — он подчеркнул это слово, как бы причисляя себя к кругу весьма осведомленных людей, — не исключаем, что колокольни многих церквей уже подготовлены под пулеметные точки. Шерстить начали мы. А сколько их в Москве — таких вот колоколен?! На одних Кулижках их целых пять. Да, в самый раз мы перехватили руку, занесенную над Советской властью. — Петр явно повторил чьи-то слова, услышанные, возможно, на совещании. — И помог нам ухватиться за ниточку, кто бы ты, Михаил, думал? Интеллигент. Пастыря этой церкви пасомый, — лихо ввернул Петр необиходное словечко, более свойственное жаргону священнослужителей, от них же, наверное, услышанное. — Сам пасомый пожаловал к нам. Добровольно. Попы, говорит, предлагают в заговоре участвовать. И выложил все, что знал. Малость, конечно, самую, но кончик ниточки дал нам в руки. Размотать-то уж мы размотали. Главари арестованы. Из бывших. Штабс-капитан и корнет. Весь город они поделили на квадраты, дома да церкви, где пулеметы ставить, крестиками пометили. Многих контриков взяли уже, только много еще осталось. Кто здесь готовился ставить пулеметы — не знаем. У них конспирация — позавидуешь. Один человек больше своего десятка не знает. А деньги бешеные от союзников идут. По пятисот рубликов рядовому члену в месяц! Другой не хотел бы, но алчность берет верх…

Михаила Богусловского, как профессионального военного, восхитил столь смелый и умный план. Несколько пулеметов на колокольне, с хорошим достатком огнезапасов, окажутся неуязвимыми. Пехота не подступится, орудийная прислуга, если выкатят пушку на прямую наводку, расстреляна будет вмиг. Только броневик может подойти. Но броневик сможет десантировать мизерное количество людей, да и разве наберешься броневиков на все церкви Москвы?! Смело и гениально задумано. Но восхищение тактическим талантом заговорщиков длилось лишь малое время. Властно Богусловского захватила только одна мысль: на колокольне церкви, построенной в честь победы русского народа на поле Куликовом, подготовлены площадки для пулеметов, которым предназначено одно: стрелять в народ.

— Не укладывается в голове: колокольня церкви — и пулеметы, амвон — и упрятанный от голодающих прихожан хлеб под ним, гроб господен — и тайный вход. Не верится.

— Да и мы не враз поверили. А как вникли — что ни заговор, святые отцы тут как тут. Только что игумен Николо-Угрешского монастыря арестован.

— Хлеб, ходят слухи, изъяли там?

— Ишь как молва лжива. Хлеб — что?! Там — похлеще. Гостиницей стал монастырь для белогвардейских офицеров, а покои митрополита Макария — истинно штабом черносотенцев. Каких только воззваний и проектов свержения нашей власти там нет. Тут тебе и устав крестьянской социалистической партии, которая хочет подбить массы несознательные на восстание против Советской власти. Тут тебе и воззвание московского общества военной агитации по укреплению православной веры в России. Тут тебе и устав какого-то серафимовского общества. Одно скажу: чтобы вступить в него, нужно внести самое малое пять тысяч. Бедняку такое не по карману. Типографию они хотели создать, антибольшевистские листовки печатать…

— Выходит, — с сомнением спросил Богусловский, — церковь православная в самой гуще борьбы? Но это же противно самой первооснове христианства? Сегодня, насколько я понимаю, свершается вековечная мечта апостолов. И они, и все, кто разделял их учение, жили меж собой равноправно. Как это в истории… У всего общества было одно сердце и одна душа. И никто ничего из имения своего не называл своим, но все было у них общее…

— Любопытно, — с явной подозрительностью, не скрывая, а подчеркивая свою подозрительность, перебил Богусловского Самсонин. — Любопытно! Если мил духовенству коммунизм, отчего же тогда митрополит Макарий призывает православных восстать в память патриарха Гермогена «на защиту святой церкви от насилия большевиков»?

— Гермогена?!

— Да. А что удивительного?

Для Михаила Богусловского удивительного в этом факте было очень много. Трехсотлетие мученической смерти Гермогена славно почтила русская церковь в 1912 году. С какой стати повторение в неюбилейную дату? Стало быть, предвзятость? Но в чем тогда ее смысл? Либо церковники хотят внушить верующим, что революция не есть явление внутреннее, но привнесенное извне, явление антирусское? Извели же Гермогена поляки за то, что стоял на том, чтобы после низвержения Шуйского царем был избран Михаил Романов. Когда же интригами Мстиславского и Салтыкова Москва присягнула королевичу Владиславу, Гермоген стал настаивать, чтобы католик Владислав принял христианство, прекратил связь с папой римским, поставил бы законом казнь каждому, кто отступится от православия, женился бы на русской, выслал бы всех поляков из России и стал вовсе независим от польского короля. Но не ради этого рвался к власти польский и папский ставленник, не принял Владислав условия патриарха, и тогда Гермоген отрешил русских от присяги Владиславу и благословил их ополчаться за родину.