Орлий клёкот. Книга первая

Стоит Костюков у бойницы и неотрывно смотрит на ворота. О чем думает? Ни о чем. Благодарит судьбу, что пронесло. Раз замерли в молитвенном экстазе, не видели, значит, следов, никому, значит, не пришло в голову заглянуть в мазар.

И впрямь, за дувалом молились. Просили аллаха покарать неверных, которые ускользнули от праведной кары. Сами-то они наверняка теперь были довольны, что не догнали казаков. Что с берданками поделаешь против карабинов. Мулла раззадорил их, и, попадись им пограничники сразу, не побоялись бы пуль, но, когда проскакали добрых десятка два верст и повернули домой, трезвые мысли одолели фанатическую готовность сложить голову во имя торжества ислама. Сам-то мулла не с ними. Бережет себя. Отчего же им не поберечься. Они ведь тоже люди, им тоже жить хочется.

Каждый из дехкан понимал, что казаки-пограничники не могли так далеко ускакать на усталых лошадях, что они где-то пережидают, в роще какой-либо укрылись или в расщелок какой запрятались, что их можно найти, если поискать как следует, но искать никому не хотелось, ибо каждый отдавал себе отчет, как это опасно. Правда, никто вслух своих мыслей не высказывал. Боялись не только гнева аллаха, но и гнева муллы. Молились истово. Не жалели поклонов. Подниматься с коврика не спешили. Первого, примеру кого можно было последовать, во всяком случае не находилось.

А у пограничников нервы на пределе, словно струны перенастроенные. Даже Костюкову, понявшему, что дехкане на молитве, и то хотелось заглянуть за дувал, убедиться в верности своего вывода. Он теперь даже жалел, что как только замолкли в молитве преследователи, не открыли они ворота и не пустили коней в галоп, подальше от муллушки. Ведь мусульманин не прекратит молитвы, пока ее не закончит, что бы ни произошло. В общем, смятение в душе Костюкова полное. А каково Богусловскому? Все ему не ясно, все тревожно. Он никак не хотел, чтобы их обнаружили. И не потому, что боялся стычки. Он знал, какое примитивное оружие в кишлаках. У контрабандистов, у тех — английские карабины. А в тыловых кишлаках допотопные охотничьи ружья, да и те наперечет. Ножи с клинками — вот и все оружие. Но оно теперь не страшно. С ним через эту вот баррикаду не пробьешься в муллушку. Иное беспокоило Богусловского: пролитая в мазаре кровь — факт для гневных проповедей мулл.

Кто-то громко (Богусловский даже вздрогнул) провозгласил, что аллах есть единственный и всемогущий, нестройный хор подтвердил это, и задвигались, заговорили дехкане, захлопали ковриками, отряхивая с них соринки… Отлегло от сердца и у Богусловского. Он тоже понял: молились.

«Бог даст — минует опасность».

Через некоторое время, попоив лошадей, повели дехкане их в поводу и лишь на почтительном расстоянии взобрались в седла и зарысили домой. Перестук копыт удалялся и удалялся, а сердца пограничников бились все радостней и радостней.

И все же не решались заговорить Богусловский и Костюков еще какое-то время, слушали, не остался ли кто у мазара. Возможна ведь и хитрость.

— Пронесло будто, — нарушил безмолвие Костюков. — Теперь поторопиться нужно бы…

— Верно. Только не убрать здесь после себя мы никак не можем. Святое место дало нам приют, не станем же осквернять его, — возразил Богусловский, прислонил карабин к стене муллушки и, перекинув себя через баррикаду, принялся разбирать кирпичи.

Не воспринял заботы Богусловского Костюков. Он считал, что достаточно развалить сооруженную ими стенку, чтобы вывести коней, и — вперед. Мулла, считал он, выкрутится, когда приведет на молитву прихожан. Еще в свою пользу все повернет. Дескать, святой посетил мазар. Но Костюков — казак, он привык к дисциплине. Он тоже принялся за работу.

Управились быстро. Разбросали кирпичи в траву, подмели в муллушке. А как только вывели коней и Костюков закрыл ворота на засов, вскочили в седла и вопреки всем писаным и неписаным правилам взяли с места в намет.

Подальше, подальше от этого страшного места.

Нет, больше они не стучались в калитки. Кишлаки (похожие друг на друга не только высокими дувалами, но и безлюдьем, испуганностью) проезжали без остановок, а если позволяла местность, то вовсе объезжали. Скорее вниз, в долину, где города, где многолюдные базары. Там не только муллы верховодят, там есть наверняка армейские подразделения, есть в конце концов милиция, есть Советская власть.

Увы, в первом же небольшом городишке, куда они заехали, чтобы дать отдых коням хотя бы на сутки, их мажорным мыслям был нанесен прямо-таки нокаутирующий удар. Председатель Совета Абдукерим, могучий мужчина, каких в Туркестане называли полванами (силачами), и его заместитель Клепиков, из местных адвокатов, просто возликовали, когда увидели пограничников. Не знали куда посадить. И тут же, не интересуясь вовсе планами гостей, потребовали остаться на несколько дней, попатрулировать с отрядом самообороны по городу и по базару.

— Пусть много народу увидит кокаскеров, — возбужденно говорил Абдукерим. — Тогда прижмут шакалы свои вонючие хвосты…