Орлий клёкот. Книга вторая

Добрых сотню лет Русь простонародная продолжала все же заселять Приамурье на свой страх и риск, а патриоты-дворяне из правящей элиты пытались хоть как-то им помогать, только верхний эшелон власти будто шорами отгородился от реальности. И в то время, когда посольство Головина направлялось на переговоры с Китаем, в Петербурге зашоренных глаз имелось немало. Не в робости стоило, видимо, молодым людям обвинять Головина, не в том, что не понял он выгодной для России ситуации и регионе и не использовал ее, а, скорее, в том, что не хотел нажить врагов среди толпившихся у трона сановников, которые, эксплуатируя русское хлебосольство, не намеревались даже научиться хотя бы едва-едва говорить по-русски.

Не успело по молодости своей да еще из-за лихолетья, закрутившего их в кровавом водовороте, познать новое поколение многого, но молодость не мудра мудростью старцев, осторожно которые судят даже о хорошо известном, — горяча молодость, максималистски категорична. Но это, скорее всего, даже хорошо. Общество, у которого молодая поросль инертна и живет по рецептам отцов, — погибшее общество.

Оценив на свой лад все, что происходило при постановке границы в Забайкалье и на Дальнем Востоке, перекинулись молодые офицеры-пограничники наконец на главное для них направление, в районы Большой и Дикокаменной орд, на Джунгарию перенесли свой взор. Начали с «Записок» Чокана Валиханова, потом, сопоставляя карты прежние и нынешние, пытались разобраться, где проходила граница с Джунгарией и отчего не признавалась ею эта граница, и понятней час от часу становилось Владлену с Рашидом, почему китайцы не унимаются, хотя сами же подписали Пекинский и Чагучакский договоры: им, видите ли, нужно все то, на что претендовала (не имела, а только домогалась) Джунгария, которую Китай вырезал до последнего аборигена и земли которой теперь почитает своими.

И это их «открытие» подтвердил степной генерал-губернатор Бабков. Читал его прежде Владлен. По рекомендации отца. Для общего развития, как говорилось в семье, читал. На этот раз признался Рашиду:

— Знакомы мне записки генерала от инфантерии Ивана Федоровича. Умная книга. Перечитаю вместе с тобой, — они давно уже перешли на «ты», — с большим удовольствием.

Перескакивая на полевом галопе главы, где генерал описывал быт и нравы людей своего круга, их участие, пассивное или активное, в постановке границы в Семиречье и Заилийском крае, они с завидным для их возраста терпением отыскивали на карте все населенные пункты, которые называл Бабков, прочертили линию основных китайских караулов, разобрались и с линией их временных караулов, где китайцы, поощряемые английским агентом Арткинсоном, требовали определить разграничительную линию, — книга так увлекла молодых людей, что они почти не выходили на перроны станций и не всегда замечали, что поезд подолгу стоит на малых полустанках, у «телеграфных столбов», как остро окрестили такие выстойки пассажиры.

Вот и ташкентский перрон. Голый и грустный. Только патрули прохаживаются парами, блюдя порядок. Ничего примечательного. Запомнилось им только одно: на обед по воинским талонам им дали не клеклый, непонятного цвета и вкуса хлеб, а настоящие лепешки из пшенично-кукурузной муки. Как объяснила официантка, остались лепешки от обеда для тех, кого всего час назад повез состав из теплушек на фронт.

Война дотягивала свои кровавые щупальца даже сюда, в такой, казалось бы, далекий тыл.

Комендант, которому они доложили о себе, не велел отлучаться в город, ибо уже начал формироваться товарно-пассажирский состав на Андижан и подать его к перрону должны были, по его утверждению, с минуты на минуту. Но они извелись, ожидая состава в прокуренном воинском зале, успели даже поужинать, и только тогда прохрипел динамик-тарелка, что на их поезд началась посадка.

Утром они проснулись уже в Ферганской долине, и все пошло у них иным порядком: они не читали, они смотрели в окно, и Рашид, чувствуя себя хозяином, пояснял все, что Владлену было непонятно. А тому все в новинку. Да, Владлен знал историю борьбы России с Кокандским ханством, историю присоединения этого ханства к империи, но особенно подробно знал, что происходило здесь в послереволюционные годы, какие силы породили басмачество, кто затем вооружал и вдохновлял кровавый разбой; он знал, сколь много человеческих жизней забрала эта спровоцированная борьба, но знать — это одно дело, а видеть — совсем другое; оттого Владлена буквально поразило, что уже за добрый километр до невеликого, как потом он увидел через окно, города, в котором, судя по запущенной, но еще не развалившейся крепости, стоял в басмаческие годы гарнизон, начиналось кладбище, широченным кольцом охватившее город, обвитое виноградником и отгороженное от солнца вековыми карагачами и ореховыми деревьями, — реальность настолько оказалась пронзительней книжной истории, настолько была жестоко-откровенной, что Владлен даже не поверил своим глазам. Воскликнул с явной надеждой получить какое-либо иное пояснение:

— Неужели это и впрямь могилы?!