Орлий клёкот. Книга вторая

В землянку вошел ефрейтор Иванов. Лише лихого фуражка сдвинута на затылок.

— Деловое предложение есть: взорвать мостик…

— Какой?

Богуславский не ездил по степной дороге, что шла от хутора, как Иванов, оттого и вопрос задал. Ему с боевой позиции степь казалась бесконечно ровной — глазу не за что зацепиться. Хутор и сады вокруг него — что пятно родимое на голости тельной.

— Да тот, что через овражек болотный. Он по сухоте и то не очень для техники проходим, а нынче там и пехоте, должно, по самые пупки. Вот и рвану его. Иль не видели? — На «вы» перешел. Комбат как-никак. — Километр всего.

— Мысль дельная. Сколько тебе в помощь?

— Никого. Сам. Мин дюжину в кузов и — на мост. А там…

— Ты что надумал, Ваня?! Иначе как-то бы?

— Не надежно иначе. Заметят если фрицы, что минируем, — впустую все. А так — в лоб. Вернусь небось. Ну а если что… Тебя ради, Лида. Не время тебе гибнуть. Детишек нужно рожать.

— Нет-нет, ты непременно возвращайся. Осиротеет без тебя батарея. И я так привыкла к тебе…

— Как выйдет. Помирать никому охоты нет. А суждено если, сына Иваном назовите.

Лида подошла к нему и нежно, как мудрая мать, поцеловала Ивана. У самой в глазах слезы. И доброта с жалостью перемешанная.

Да, если выполнит задуманное ефрейтор Иванов, бой может и не скоротечно пойти. Их на батарее всего ничего, но и фашистов нетучно. Оттянется время похоронного марша.

Вот уже доложили взводные, что готовы вести огонь по наземным целям, но не сложили зенитчики руки, ожидаючи врага, принялись соединять меж собой щели, создавая единую систему обороны, хоть и темень запеленала степь. Притерпелись к ней. Торопятся, поглядывая на запад, не сверкнут ли фары немецких машин.

Но темна и тиха степь, и уже заговорили меж собой зенитчики, вполголоса правда, не ошиблись ли, дескать, разведчики и наблюдатели. Радостно, конечно, если так. Позубоскалят тогда над ребятами, и — баста. Подуют на мозоли и вновь примутся за свое привычное — небо веснушить, крылья подрубать громоголосым стервятникам. Но и иное представляется: утром подкатят. Они, далекие от понимания законов передовой, слышали все же, что немецкая пехота не воюет по ночам. Поспят вволю, позавтракают, а уж тогда подкатят: встречайте гостей. Вот и продолжают торопко копать бойцы, сопят старательно, но нет-нет да и разгибает спину то один, то другой. Не от усталости. К степи прислушиваются. В степь зоркие взгляды бросают, в непроглядную, а то и в столь же непроглядное небо: не мигнет ли где звездочка, отыскав разрыв в плотности тучной?

Все в ажуре. Моросит беспрестанно, звезд нигде не появляется — затянуто, значит, небо, нелетное оно, а степь тоже успокаивающе тиха.

Богусловский, склонившийся к мысли, что до утра немцы не подойдут, дал команду старшине подобрать группу бойцов в помощь ефрейтору Иванову. До утра они успеют взорвать мостик и вернуться. Группа эта собиралась, и комбат решил, отправив ее, распорядиться, чтобы отдохнули пару часов бойцы перед боем, но ни взрывники не ушли к мостику, ни передышки зенитчикам не вышло. Передовое вражеское подразделение спешно двигалось и в ночи без сна и отдыха, и вскоре на батарее увидели короткие, от фар до земли, острошильные полоски света, услышали рокот моторов.

Медленно приближалась колонна, но — приближалась. Зенитчики заработали спорей: чем глубже окопы и сообщения между ними, тем больше шансов не попасть под шальную пулю, под шальной осколок. А судя по всему, часок им еще отпущен. Знали все, что Иванов увел свою машину к мосту, но не верили в возможную от того длительную задержку. Не река вольная, безмостая поперек встанет, не Дон. Дон, его и то перешагнули, а тут — низинка плюгавая. Пройдут.

Какой спрос с артиллеристов — не шофера́ они, оттого и не ведают, о чем судачат, о чем мысли держат. У Иванова же — точный расчет: не станет моста — не пробьется ни одна машина через низину, пока дождь; вот и притаил машину свою за осокой, высокой от добротной влажности, по самый пояс. Ждет, когда миг его настанет. И так, и эдак прикидывает, чтобы, значит, и мостик взорвать, и живым остаться, но хлипко все получается. Самое точное — рвануть машину, когда танкетка на мост уже вползет. И — в лоб ей. Куда она денется? Спятиться не успеет, а по тормозам если — польза ей от того совсем малая: все одно знатный таран получится, полыхнет все, щепки от мостика останутся. А пока очухаются от перепуга, пока сунуться в низину попытаются (на это рассчитывал Иванов) да поймут, что непроходима она, утро подоспеет. Тогда с батареи не дадут мост восстановить. Не только из орудий достанут, но даже из пулеметов. А там… Должна поддержка подоспеть. Доложено же в верхи. К Сталинграду идут. Неужели нет резервов перекрыть им дорогу? Есть! Как не быть!

«Останется доброокая любовь моя жить! Должна остаться!..»