Орлий клёкот. Книга вторая

Ошеломила Акулина Мэлова совершенно неожиданным для него суждением. Сколько лет помалкивала и вот — раскрывается. Что ни день, то новость. Переваривая в голове теперь ее убийственную логику, отрицай или принимай ее, это твое дело, но подчиниться ей придется, если не желаешь сому в пасть.

Пять недель прожили еще на даче Мэловы. Пять раз выходили на рыбалку, пять раз уезжала на лодке Акулина с Трофимом Юрьевичем, даже если случалось прохладно, пять раз оставался Мэлов с миской монастырской ухи и бутылкой коньяка, но больше ни разу не упрекал Акулину, а делал вид, что все идет пристойно. Не менялась к нему и она, что было для Мэлова особенно унизительно. Но вот наконец новые паспорта и ордер на квартиру получены. Не стало больше Мэловых. Растворились в Москве. Большая она — для всех в ней места хватает.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Трудный меж ними шел разговор. Потом, когда каждый из них станет вспоминать его и осмысливать без горячности, то с удивлением откроет для себя, что ничего подобного с ними прежде не происходило. Нет, и прежде никогда они не заглядывали друг другу в рот, и, если понимания разнились, выходил спор, порой довольно долгий, до тех пор, пока либо один из них не убеждал другого, либо жизнь не расставляла все по полочкам.

Потом они извинятся друг перед другом, начальник войск округа и начальник штаба; более того, они пообещают друг другу больше никогда не взвинчивать ни себя, ни подчиненных, а, напротив, быть примером сдержанности и спокойствия при самых сложных ситуациях. Но это произойдет через несколько дней. Теперь же, было похоже, они потеряли контроль над собой.

— Я, Владимир Васильевич, повторяю! — парируя угрюмым, упрямым взглядом гневные молнии своего начальника, твердил Богусловский. — Я повторяю: начальник заставы принципиально прав!

— Мальчишка! — кипел Оккер. — Хулиган!

— Нет! Он — муж! Он — честный воин!

— Но мы же отдали приказ на провокации не поддаваться! Огня не открывать! Неужели тебе, начальник штаба, не ведомо, каковы последствия невыполнения приказа в военное время?! Или ты забыл, что идет война?! Или не понимаешь, какой катастрофой может обернуться минометный залп?!

Не забыл Михаил Семеонович о войне. Занозой впилась она в сердце. О ней и думы беспрестанные. Трудные думы. Молчал о них Богусловский даже дома. Не оттого, что опасался осуждения, хотя и это удерживало, но главное было в том, что он пока не мог сам себе толком ответить, что же произошло, отчего так нескладно началась война. Неожиданно напали фашисты? Внезапно? Но уже несколько лет не сходило с уст каждого слово — фашизм. И виделся в этом слове ужас новой войны. И в Кремле (он хранил в памяти как святыню тот волнующий ритуал награждения) без обиняков было сказано об агрессивности фашизма, о необходимости быть готовыми малой кровью и могучим ударом разгромить врага на его же территории, если он осмелится напасть.

Отчего слова не подтвердились делами? Не попусту же они говорились? Выходит, что-то не получилось по-желаемому, что-то не так, как нужно, сложилось…

Он пытался найти истину, вовсе не предполагая, что стремится к невозможному, что ее, ту истину, будут искать годы и даже десятилетия, но так и не определится единая для всех истина — многие останутся при своем мнении, чаще всего совершенно ложном. И неудивительно — такие великие трагедии народов видятся во всей наготе только через века.

Но если бы даже не было у него тоски, не было тревожных и противоречивых раздумий, разве не давала о себе знать война ежеминутно, ежечасно стремительностью событий на границе, и прежде не дремавшей? Не умолкал телефон в его, начальника штаба округа, кабинете. Из отрядов с гневом докладывали о провокациях японцев, с первого же часа войны ставших намного наглей, предлагали планы контрмер, которые отрезвили бы квантунцев, но ответ получали один: «Не поддаваться на провокации. Огня не открывать».

Звучало обычно в трубке угнетенно-вялое: «Ясно», по Богусловский понимал, каким бурлит гневом командирская грудь, что достается на бобы и ему, «перестраховщику», и это тоже угнетало и раздражало, ибо сам он тоже считал, что, если бьют по щеке, подставлять вторую не следует. Силу уважают не только в человеке, но и в государстве. Разумную, конечно, силу, не дуроломную. И когда поступило донесение, что начальник одной из дальних застав, попросив минометы у стрелковой части, стоявшей неподалеку от заставы, уничтожил одним залпом пулемет, который японцы, совершенно не маскируя, установили на сопке и обстреливали из него не только пограничные наряды, но и саму заставу, Богусловский похвалил молодого командира:

«— Молодец!»

Оттого и вспылил начальник войск округа.

«— Если мы станем сами поощрять нарушителей приказа, дело, Михаил Семеонович, зайдет слишком далеко. Не только партийными билетами, но и головами можем поплатиться!»