Орлий клёкот. Книга вторая

Обогнув раскидистое село, подошли к выселкам. Внушительный домина с разнокалиберными пристройками и гумном неподалеку.

Кокаскеров предлагает:

— Гумно нужно блокировать. От каждой группы по одному человеку.

— Верно. Действуй.

Растаяла в темноте жалкая группка. Что она сможет сделать, если на гумне хотя бы пяток эсэсовцев с автоматами? Ничего.

Растворилась и группа Кокаскерова, путь которой к бане, а затем и остальные группы, которым предстояло окружить дом. Тихо-тихо. Напружинился Темник до самого человеческого предела, ожидая в страхе хлесткого выстрела либо крика. Всё тогда. Не удирать же со своим смехотворным резервом? Да и куда удерешь? В бой придется бросаться. На смерть. На верную смерть.

Выскользнул из темноты связной от основных групп. Докладывает шепотом:

— Нет часового. Двери не заперты. Ставни не закрыты. Врываться в дом? Или огонь через окна?

— Только — дом. Чем меньше стрельбы наружной, тем лучше для нас. Сигнал не меняется — крик филина.

Ободрился чуток Темник. Но все равно грызет сомнение:

«На гумне, наверное, засада. Ворвутся партизаны в пустой дом и — сами в мешке!»

Вот наконец и Кокаскеров. Половину своих уже отправил к дому, блокировать на всякий случай сараи и скотный двор, с остальными ведет, словно под конвоем, райкомовцев.

Знакомиться некогда. Потом, за болотами, все это произойдет. Сейчас Темник краток и точен:

— Товарищ Кокаскеров, на гумно. Через две минуты даю сигнал.

— Ясно, — ответил Кокаскеров, но Темник по тону почувствовал, что ничего ему не ясно и что он не очень-то доволен новым заданием. Может быть, он даже и поперечил бы, но тут подал голос кто-то из райкомовцев. Скорее прохрипел, чем проговорил:

— Мы тоже готовы к бою! Просим оружие.

Настойчиво прохрипел. Приказно. Первый секретарь, значит. Только Темнику, который теперь обрел полную уверенность, не нужны ни от кого приказы. Он руководит операцией. Только он. Бросает в ответ:

— Все наличное оружие в руках партизан. Ваше оружие — страстное слово партии.

Достал револьвер из кобуры, помедлил минуту-другую и приказывает, кому определено ухать филином:

— Давай сигнал!

Без выстрелов не обошлось. Но стены из добротных лесин глушили их настолько, что даже Темник со своим резервом и райкомовцами едва их слышал. Под конец, правда, стрельба будто вдруг вырвалась наружу: где-то, видимо, высадили окно. К счастью, быстро все стихло. И вот уже связной с докладом:

— Победа! Только двое наших ранены.

— Собрать все оружие. Все боеприпасы взять. В вещмешки. Осмотреть погреб и кладовые. Продукты все тоже — в вещмешки. Возьмем с собой все, что сможем унести.

Послал за Кокаскеровым. А сам — к дому. С резервом и райкомовскими. Поторапливает:

— Живо, товарищи. Живо. До рассвета нам нужно быть в лесу.

А вот куда раненых девать? С собой? А может, в свои дома доставить? Там их укроют и выходят. Большинство на этом настаивают.

Поупрямился для порядка Темник (не все ли равно ему, куда мужики денутся, что с ними будет?), потом разрешил:

— Хорошо. Выдели, Рашид, сопровождающих. Пусть продуктов прихватят.

Через несколько минут, выслав вперед дозор, заспешил отряд через пахотные поля и овраги к лесу. Но не по прежнему маршруту шли, а иной избрали. Длиннее он намного, зато большая часть — лесом, до которого всего километров пять от выселок. Он, правда, не соединялся с ихним, большим, где укрывалась партизанская база, но было там два оврага с густым орешником, по ним вполне можно пройти из малого леса в большой незаметно даже днем.

Темник торопил:

— Шире шаг. Быстрей, мужики!

Нужды, верно, в понукании не было вовсе: все и без того рысили, хотя и навьючены были, словно ломовые лошади. Даже райкомовцы, избитые, голодные, пересиливали себя и не отставали. Всех подгонял безотчетный страх. Впервые многие из мужиков убивали. Врагов, понятное дело, но люди же они. И вот непривычность содеянного вначале, после успешного боя, безотчетно будоражила, радовала, а когда остудил их разгоряченность предутренний морозец, робость холоднозмейно подкралась к сердцам. Чудилась расплата. Неминучая. Оттого и спешили мужики-партизаны через поля, соскучившиеся по плугу, к лесу-спасителю.

Километр за километром огоревали, все нестерпимей предвкушая приятный шелест опадающих листьев под ногами и колкость разлапистого ельника, который отсечет их от опушки, укроет под сенью золотолистных берез.

Но и рассвет набирал силу. Пока, правда, не очень спешно, однако же, неотвратимо.

— Шире шаг, мужики. Шире шаг!

Успели в серости предутренней, не зрячей еще, проскользнуть в лес. Отошли от опушки сотню-другую метров, и только попалась на пути небольшая полянка — повалились обессиленно райкомовцы. Не один, не два, а все выдохлись совершенно, не в состоянии больше сделать ни шагу. Их даже вагой не поднять.

Не входил привал в план Темника, но что делать? Выслал к опушке дополнительный заслон и приказал развязывать вещмешки с продуктами.

— Шоколаду им. Плитку на двоих. Сала по кусочку. Больше ничего. Нельзя им много.