Орлиная степь

Не прошел трактор Белорецкого и половины гона, как на западной стороне, мягко заштрихованной узенькой полоской хмари, одновременно в нескольких местах появились желтовато-белесые дымки, будто в степной зыбкой дали двинулась в кильватерной колонне эскадра. Через несколько минут на далеком краю степи уже кучерявилась густая завеса.

На поворотной полосе у Лебединого озера Виталий Белорецкий соскочил с трактора и, подбежав к Светлане, испуганно указал на запад.

— Видишь, как заволакивает? Буря идет!

— Не пугай пугливых! — очень беспечно ответила Светлана.

— Да ты что, чудачка? Тебя же снесет с прицепа! Это же буря! — тревожным голосом закричал Белорецкий, сгибаясь под ветром у бока Светланы и, вероятно, невольно, для удобства разговора легонько полуобнимая ее за талию. — Ты слышишь, что говорю? Пойдем в кабину! Слезай!

— Оставь! Не теряй времени!

— Я не оставлю тебя! Я не имею права!

— Оставь самовольно! Не беда!

— Ты в своем уме? Ты видишь, чтб идет?

Светлана повернула свое лицо, обвязанное платком и защищенное очками, к западу, бурлящему желтой пылью, и спросила Белорецкого серьезно и участливо:

— Виталий, ты в самом деле боишься, да?

— За тебя боюсь! — ответил Белорецкий: в голосе его слышались нотки странного отчаяния. Эти нотки так встревожили Светлану — отношения у нее с Белорецким всегда были до предела ясными, — что она, точно от внезапного озноба, вся встряхнулась на сиденье, отбросила от себя руку Виталия и негромко, сдерживая себя, произнесла:

— За себя бойся!

Черная буря необычайно легко, клубясь, все шире и шире покрывая лазурь неба, двигалась на восток. Все, что встречалось на ее пути в степи, в мгновение ока исчезало в желтой, мятущейся мгле: бродил табун лошадей — и нет его, стоял бригадный стан — точно провалился в землю, шумел колок — сгинул, как в сказке… Во мгле, бурлящей от земли до самых высоких небес, бешено кружились шары перекати-поля и метались несчастные птицы.

Внезапно вместе со станом бригады исчез Заячий колок, а через несколько секунд буря уже неслась над вспаханной целиной. Вокруг трактора все мгновенно затмилось бешено летящей пыльной мглой. Враз померкло небо. Низко стоящее вдали солнце потускнело и превратилось в маленькое бесформенное красноватое пятнышко. Мельчайшую пыль то тянуло со свистом над землей, точно сквозь трубу, то вьюжило вокруг трактора и дико завихряло, то вдруг сыпало ее откуда-то с небес…

Светлане трудно было не только работать, но и держаться на прицепе. Временами ее в самом деле едва не срывало с сиденья. В правый бок и в голову сильно хлестало песком. Сквозь платок, которым она прикрыла рот и нос, трудно было дышать. Песчаным бусом быстро запорашивало очки…

Светлана не могла бы сказать, как это случилось, что она вдруг, без всяких колебаний отважилась сесть на прицеп, да еще в непогоду, хотя ей уже очень хорошо было известно, как тяжела работа прицепщика. Еще день назад она, вероятно, не сделала бы этого. Но одного вчерашнего дня хватило на то, чтобы всем существом понять, как чудесно жить среди людей с открытым сердцем и обласканной их дружбой. Теперь весь мир, окружавший Светлану, не казался ей таким однообразным, сереньким, каким был в действительности, Она смотрела на голый, неприглядный колок и видела его полыхающим на ветру молодой, сочной зеленью; она стояла с вешкой среди сухой выжженной степи, а ей чудились вокруг то цветущие травы, то бесшумные волны золотой пшеницы… Удивительное дело: мысленный взгляд ее был все время как бы сильнее и лучезарнее физического; ей приятно было раньше времени жить среди здешнего лета, среди тех красот и богатств, которыми оно, несомненно, одарит степь. За один день незаметно для себя Светлана вдруг какой-то маленькой кровяной частицей сердца приросла к здешней земле.