Орлиное гнездо

Однажды в прошлом году, блуждая по улицам Ташкента, Ефим подобрал брошенную кем-то газету. Ефима заинтересовала статейка о предстоящей экспедиции ледореза «Литке» на остров Врангеля. В иссушающем зное Средней Азии неожиданная эта новость дохнула вдруг на Ефимку холодом ледяных пустынь Арктики.

Решение было кратким: ехать на остров Врангеля. Расстояние и неизвестность не пугали, парень был привычен к ним.

В отличие от некоторых своих друзей по бродяжьей, колесной жизни, Ефимка меньше всего заботился в скитаниях о материальном интересе. Он был любознателен, хотел многое увидеть своими глазами. И не засиживался на родном месте, готовый каждую минуту ринуться в любой конец страны: с севера на юг, с юга на восток, в тайгу, в пустыню, в неприступные горы — куда угодно!

Кто-то из дружков Ефима по его глазам безошибочно определил, что Хорошута опять настроился на дорожный лад.

— Куда? — спросили его.

— На Врангеля, — ответил Ефим с такой непринужденностью, будто речь шла о прогулке на городской базар.

— Вот балда! — откровенно изумился предводитель бродяжьей компании. — С нарезов сорвался, что ли? Врангеля десять лет как в Черное море спихнули. Опоздал, кореш!..

— Закройся, — снисходительно ответил Ефим, сплюнув сквозь зубы. — Ты про барона, а я про остров. Это — совсем другой Врангель.

И с необыкновенным воодушевлением, какое может вспыхнуть в сердце мальчишки, когда он одержим страстью к дальним походам, Ефим стал рассказывать братве все, что прочитал в газете.

К тому, о чем писалось, он добавлял собственные придумки, в основу которых были положены вычитанные из школьных книжек сведения о полярных путешественниках.

Приятели Хорошуты успели наслушаться от него немало диковинного. Они теперь знали кое-что о русском морском офицере Врангеле, который сделал удивительное открытие: нанес на карту остров, научно предположил его существование, но ни разу не побывав на нем и даже не увидев его. И то, как пять лет назад ледокол «Красный Октябрь» под командой капитана Давыдова совершил поход на остров из Владивостока, чтобы изгнать оттуда американских хищников и водрузить на его земле советский флаг. И то, как на обратном пути, пробиваясь сквозь тяжелые льды, «Красный Октябрь» сжег в своих топках все, что могло гореть: деревянные палубные надстройки, обшивку кают и даже пеньковые тросы. И то, что на остров пойдет теперь ледорез «Литке», у которого тоже интересная история: он был захвачен англичанами во время интервенции на Севере, потом возвращенный ледорез стал вспомогательным советским крейсером и носил название «Третий Интернационал». Самым интересным для ребят был рассказ Ефима о том, как Врангель собирал у чукчей сведения о неведомой земле, оказавшейся впоследствии островом, и узнал от них о загадочных людях — онкилонах, якобы ушедших с берегов Ледовитого океана на какую-то таинственную землю. Тут фантазия Ефима не знала границ, и, зачарованные его полусказкой, хлопцы сами готовы были пуститься на поиски следов онкилонов.

Ефим собрал небольшую компанию беспризорников, живших за счет недостаточно осмотрительных торговцев ташкентского базара. Друзья поспешили на вокзал, боясь опоздать к отходу «Литке». Но там они попали в облаву и вместо Владивостока были доставлены в детскую трудовую колонию, находившуюся в противоположной от тихоокеанского города стороне.

Ефиму одному удалось бежать, когда ребята, сойдя с поезда, понуро шагали по дороге к месту их нового житья. Но пока он заметал следы, прошло много дней и «Литке» благополучно ушел на остров Врангеля, не дождавшись ташкентского путешественника. А тут навалилась на Ефима новая беда — заболел. А потом подошла зима, и затею с поездкой в край северных льдов пришлось отложить. Ефим собирался теперь на Камчатку или на Чукотку — все равно. Лишь бы на север.

— Голова у тебя светлая, — дослушав рассказ, заключил Федос. — А вот жизнь — темная. Пропадешь ты эдак, верное слово.

Ефим презрительно усмехнулся.

— Рассказывать ты мастер, — вставил и свое слово волжский дед. — Да ведь не разговорами человек славен. Работать надо. А ты кто есть? Бродяга. Живешь глядючи, что люди подадут. А хлеб надобно добывать горбом, а не Христовым именем.

— Я не попрошайка, ни разу не клянчил, — покраснев, огрызнулся Ефим.

— Значит, воруешь? — предположил демобилизованный.

— Если и ворую, то у нэпачей. Буржуи не обеднеют, — отшутился Ефим.

— А когда нэпманов прихлопнем, у кого воровать будешь? У пролетариата, да? — загремел воинственный пассажир с верхней полки.

— К тому времени образумится, — заступилась за Ефима сердитая тетка. — Кушай, сынок, на здоровье.

И сунула Ефиму кусок вареной солонины, желая этим отвлечь парня от суровых слов обитателей вагона.

Семен слушал Ефимкины россказни с неподдельным увлечением и даже забыл о завтраке. Он держал в руке кусок хлеба и сидел с полуоткрытым ртом; собирался откусить сала, да так и не откусил, боясь за едой пропустить чего-нибудь интересное из разговора.