Орлица Кавказа (Книга 1)

— Да я и сам знаю — не будь дочери Ханали — не быть мне Гачагом Наби! Не мчать на коне, не бить из винтовки-айналы, не опоясаться кинжалом. — И продолжал дрогнувшим голосом:-Но что тут поделать, не хочет она, чтобы кровь из-за нее пролилась, и люди гибли под копытами казачьих коней! Но должна знать зангезурская голытьба, что никто не преподнесет нам и свободу, что возьмем то наше! — Наби поглядел вдаль, за гряду голубых гор. Разговор происходил на высокой скале.

— Хаджар — за решеткой. Как же нам быть?

— Разгромить каземат!

— Без ее ведома, без спросу, — недолго и дело провалить! — сказал Наби, и взвились наперебой сердитые голоса:

— А коли так — что ж прикажешь делать?

— Повременим еще, подождем, друзья! — спокойно промолвил вожак гачагов. Поглядим, какие вести принесет Аллахверди из каземата. И что нынче нам прикажет Хаджар. И снова нетерпеливый хор голосов:

— За нами дело не станет! Чего-чего, а трусов у нас сроду не бывало!

Гачаг Наби попытался урезонить рвавшихся в бой товарищей:

— Трусов не бывало — это ладно. Но ведь испокон веку, со времен Кёроглу нам наука боевая осталась: воевать с толком, где надо, увернуться, где надо ударить врага и голову уберечь! — Ровный, спокойный голос подействовал на удальцов отрезвляюще. — Так завещал нам славный Кёроглу. Ведь нет у нас несметных, вооруженных до зубов полков, чтоб, в случае гибели одного, другой взамен выставить. — В голосе у Гачага Наби сквозила горечь. — По сути, вся наша надежда и сила — в сноровке и смелости. Опять же, как говорил Кёроглу, "доблесть — десятка, из них девять — не покажись, а один — не попадись!"

Коренастый, позадиристее, посмелее выступил вперед гачаг, сказал запальчиво:

— Да, пусть и не Кёроглу, а сам аллах скажет, только какая-такая это доблесть, если Хаджар мы выручить из неволи не можем?

Гачаг Наби усмехнулся, давая понять, что горячиться, лезть на рожон сейчас не след.

— Кёроглу понимать надо так: девять раз ударь врага, да так, чтоб врасплох застать, а попадешь во вражье кольцо — обратись в огонь, молнией разруби и выскользни из его рук!

Удалец сорвал мохнатую папаху с головы, бросил оземь. Не унимался:

— Во времена Кёроглу огнестрельного-то не было ружья! Другой тоже сторонник рубки-сечи, рукопашной удали, подхватил:

— Кёроглу и сам говорил: ружье да свинец — отваге конец…

— Нет, не так! — Гачаг Наби не хотел, чтобы слова Кёроглу, которого он мысленно почитал советчиком и наставником своим, были истолкованы превратно. Сразись мы с врагом грудь в грудь, стенка на стенку — давно бы нас всех перебили! Нынче надо бить врага исподволь, внезапно, не открываясь, бить так, чтоб в страх его повергнуть, и тут Кёроглу для нас — пример и наука, и дух его, витающий в горах — с нами…

— Но что же с Хаджар будет, как порешим? — вступил в разговор Тундж Вели, до сих пор молча слушавший сбивчивый и горячий гомон. — Мы-то не можем стоять и хлопать глазами!

— Пусть вот Аллахверди с каземата вернется, толком сообщит, что разузнал о Хаджар, — сказал Наби, доставая из кармана архалука остатки лаваша и отправляя их в рот. Потом, зачерпнув из родника Кызыл-гая горсть воды, сделал глоток-другой и устремил взор на солнце, уцепившееся за гребень скалы Нене-бала. Чувствовал вожак как защемило сердце. — Посмотрим, с какими вестями явится Аллахверди из Гёруса…

Важно было гачагам знать в точности о силе, о намерениях властей, важнее важного было!

А то ведь не ахти какая доблесть — кинуться очертя голову, наобум, в пекло, навстречу верной гибели! Это и наказывал, внушая своим соратникам Гачаг Наби. Бей, да уцелей. Бей, как Кёроглу, чтоб вражьи потроха горой громоздились!

— Ясно, Наби, что тут лясы точить? Дельный совет — спасенье от бед! поддержал молодой гачаг, и в бою не расстававшийся с трубкой. — А если каждый станет делать, как ему заблагорассудится, все полетит к чертям. И скалы рухнут, если одна другую подпирать не будет — замахал он руками для наглядности. — Вот так, опоры лишатся — вверх тормашками, кувырком полетят! Честь для га-чага — ум да отвага! Ждать — так ждать…

Гачаг Наби, опершись об винтовку-айналы, окинул взглядом Бозата, которого держал под уздцы, потом засмотрелся на закатное солнце, залившее прощальным багрово-огненным сиянием увенчанные вечными снегами вершины… И почудилось ему, что его любимая Хаджар объята этим закатным пламенем, поглотившим снеговые выси…

Глава восемнадцатая

Уже смеркалось, когда Томас, покинувший кривыее, каменистые и ухабистые улочки селa Каравинч, попетляв по горной дороге, достиг города Гёрус. И кому было какое дело до замызганного, испачканного угольной пылью и копотью кузнеца в городской толпе?!