Орлица Кавказа (Книга 1)

— Полагаю… Гм… жандармерия… полиция… согласно законоположению…

— А кто главнее, кто над ними поставлен?

— Мы, ваше императорское величество.

— Не мыкай! Скажи: "Я"- так-то вернее. Ну, слушаю тебя: что ты предлагаешь? С чего бы начал?

— С Кавказа… Я разделяю… в известном смысле мнение его превосходительства. — Он кивком показал на военного министра. — Нужно мобилизовать жандармерию… полицию…

Царь выслушал предложение со скучающей миной…

— Ас "Орлицей" как быть?

— Перевести в другой каземат. Полагаю… можно бы… в крепость Шушу…

— Почему именно?

— Ближайшая и надежная…

— Там это может быть на руку и гачагам — не преминут побег устроить. Как тогда?

— Тогда — в губернский каземат, в Елизаветполь.

— Еще?

— В Тифлис. В Метехский замок.

— Думаю, это худший вариант — если учесть, что сии фотохудожества имеют местом своего происхождения именно этот город. Полагаю — лучше бы эту "диковинку" доставить сюда и упечь в Петропавловскую крепость — к террористам и социалистам! Там можно ее и нашим светским дамам на лицезрение выставить…

— Ежели так угодно…

— Но эта пересылка чревата не меньшей опасностью. Кавказские разбойники могут перехватить ее по дороге…

— Усилим конвой, ваше величество. А в случае посягательства — бой…

— А что думает об этом наш министр иностранных дел? Что-то ты все отмалчиваешься, граф…

— По моему разумению, местопребывание узницы — дело разрешимое. Но надо поглубже копать… И в этом, ваше величество, вы преподали нам урок прозорливости. Я имею в виду — истину, которую вы изволили выразить мудрым изречением.

— Что-то не припомню я подобных изречений.

— Вы как-то заметили, что иной раз целесообразно загребать жар чужими руками.

— Вот вы о чем… — царь хотел было спросить, по какому случаю он изволил высказываться таким образом, но решил не опровергать свое "авторство", приписанное ему лукавым "талейраном". Тот, видя произведенное благоприятное впечатление, продолжал: — Государь, вы неизменно внушаете нам мысль о политической гибкости, о необходимости привлечь провинциальных дворян, имущих людей на свою сторону, поставить их в свое услужение. Начать хотя бы с Зангезурского уезда.

— То есть?..

— То есть — заменить нашего либерального уездного начальника кем-нибудь из верных трону именитых татар.

— Весьма резонно…

Воодушевленный благосклонной реакцией государя, министр увлекся:

— Почему бы нам не распространить подсказанный и предписанный вами подход и на другие государственные дела? Необходимость такого подхода ясна, как божий день. Стало быть, незачем ломиться в открытые ворота. Нет нужды то и дело прибегать к военной силе и нести неоправданные потери. Сегодня из пушек по горам пальнем — а завтра они пуще прежнего обозлятся.

Граф был в ударе, говорил рассчитанными округленными фразами, при случае апеллируя к августейшей воле и не оставляя у царя ни тени сомнения в своей верноподданнической любви. Царь усмехнулся:

— Да ты и впрямь наш "талейран"!

— Я только следую вашим наставлениям, государь.

Царь смерил коллег графа красноречиво укоризненным взглядом и спустил холеную длань на худое, острое плечо, выпирающее из-под сюртука.

— Горазд, вижу, горазд. А вы, голубчики, только и знаете: "ату-ату". Память у вас отшибло и мозги набекрень.

— Если б мы достаточно прилежно руководствовались вашими установлениями, если б прилагали их, как должно, на практике — тогда, несомненно, и дела наши обстояли бы куда лучше.

— Да уж, если бы да кабы… — Царь обратил лесть в укор, хлопнув рукой министра по другому плечу. — Если бы да кабы… Министр, польщенный царской фамильярностью, поправил галстук и застыл в чинной позе, покосившись на сконфуженных коллег. Однако, он и сам, оказавшийся поречистее и пооборотистее других на аудиенции, кое-как отстоявший честь министерского мундира перед его величеством, еще не мог знать с полной уверенностью, насколько прочно царское благорасположение к нему, каково истинное мнение государя о нем и произведенное впечатление. Между тем, тайные сомнения министра-графа в расположении царя не были лишены оснований…

Чрезмерно усердные ссылки на высочайшую волю возбудили у царя подозрение в лукавой неискренности заверений и излияний велеречивого и вертлявого "Талейрана".

Царь прошел к карте и, махнув рукой, дал понять, что аудиенция окончена.

"Умеет, однако, втирать очки… Этакий плут… — думал он о графе. — Такого и не сразу раскусишь, себе на уме. Может и свинью подложить… Ишь, как заливается… Хитер, однако, хитер… Но и то ладно: пусть себе витийствует",царь отмахивался от сомнений в верности министра, рассудив, что дипломатические задачи, достигнутые с помощью министра, так или иначе связываются с высочайшей волей его императорского величества. Но хитрость и изворотливость министра иностранных дел, будь они корыстно искажены влиянием дворцовых интриг или иностранных козней, могли бы обернуться для государя злом… Чрезмерная оборотистость настораживала самодержца…