Орлица Кавказа

Можно было представить, как император, диктовавший это письмо, распаляясь, повысил голос. «— Может быть, дает о себе знать возраст? Но Вам еще нет пятидесяти! Или Вы витаете в облаках — там, над вершинами? И не можете опуститься на грешную землю, осознать значение вверенной Вам миссии, наших намерений и пушек, нацеленных на Восток? Как мы можем успешно противостоять проискам наших иностранных недругов, лезущих в Азию, Африку и на Восток, не обеспечив надежного порядка внутри страны? Письмо, к которому Вы не постеснялись присовокупить еще одно, г-на Белобородова, говорит о полной растерянности, не подобающей в Вашем положении. Сия наивная откровенность меня поражает. Вы же тем самым расписываетесь в своем бессилии пресечь и подавить бунт горстки разбойников, вместо того, чтобы предпринять решительные действия.

Мало того, Вы сочли возможным посвятить меня в преступные художества, возвеличивающие разбойницу, прославленную смуту! Кто такая эта „Орлица“? Зачем, скажите на милость, эта „кунсткамера“? Я не коллекционирую письма и открытки. Я жду дела, Ваше высокопревосходительство. Если же Вам в тягость должность и регалии, могу избавить Вас от этого бремени…»

У главноуправляющего началась мигрень.

Высочайшая немилость усугубила и без того сложное его положение. Теперь любое промедление и малейшая оплошность могли дорого обойтись. Но наместник принял все надлежащие меры, приступил к «решительным действиям», и их никак нельзя было ускорить.

«И еще этот рехнувшийся сыщик! Думали, козырем бьем, а оказалось козырь-то липовый».

Теперь попробуй доложи его императорскому величеству, как у нас из-под самого носа крамольники удрали! Как нам собственный же агент, черт бы его побрал! — свинью подложил! Тогда уж лучше сам подавай в отставку, покуда шкуру не содрали! Этого «кинто» надо убрать. Заставить замолчать. А то ведь, чего доброго, в «либералы» еще угодишь. Нужен «козел отпущения»…

Но ведь надо бы допросить, выудить из него все, что возможно, глядишь, ниточка и потянется… А пулю в лоб — всегда успеется.

Вам нужна кровь, ваше императорское величество? Будет сделано… Найдем тифлисских смутьянов, в дугу согнем, дайте время. И заслужим вновь высочайшее благорасположение и милость… И с гачагами управимся, отлетала свое «Орлица», словим и «орла»…

С корнем вырвем крамолу, кто голову поднимет, с плеч долой. Проучим строптивый Кавказ! Заставим упасть на колени… И тогда не будет нужды обрушивать на мою голову высочайший гнев, метать громы-молнии в письмах…

Дайте время, государь, дайте время, я докажу свое усердие, осуществлю задуманную «экспедицию»…

Главноуправляющий отложил высочайшее послание, которое более напоминало грозную инвективу.

«Надо ухватиться за кончик ниточки — допросить Дато. Выбить из него, вышибить сведения о его дружках. Потрошить, пока дух не испустит!»

Главноуправляющий, сунув руки в карманы галифе, стал расхаживать по ковру с восточным орнаментом.

Глава восемьдесят восьмая

Гачаг Наби, не располагавший «оперативными сведениями», тем не менее, чувствовал, что раздражение и злость его превосходительства на гачагов нарастают. Войска направляются сюда, на Зангезур, на Гёрус, на каземат…

Усиленная охрана, воинское подкрепление, посланное в горы, недвусмысленно свидетельствовали о тревоге властей. Да еще и сыщики, лазутчики, которые шныряли в уездном городке и по округе.

«Недреманное око» его императорского величества, тем временем, усердно наблюдал уездного начальника.

Он аккуратно строчил доносы на Белобородова.

Соглядатай в эполетах чернил Белобородова, который-де со своими «продекабристскими» настроениями и «странным либерализмом» один и виноват в том, что очаг крамолы в уезде не погашен, а напротив, разгорается с угрожающей силой. В ход шли и упоминания о подозрительных литературных пристрастиях полковника, о «вольнодумных стихах», которые он читает… Конечно же, при таком «либерализме» и отсутствии твердости становятся возможными всякие преступные выходки и демарши, наподобие бунта в гёрусском каземате. Да, крепко вцепился его недреманное высокоблагородие в полковничью глотку — мертвая хватка!

Очевидно, доносы царского соглядатая, летевшие в Петербург, усугубляли раздражение царя в отношении главноуправляющего. Упреки самодержца имели более глубокую основу, чем это могло показаться на первый взгляд, — дело было не только в том, что главноуправляющий неосторожно переслал послание уездного начальника царю, а и в том, что сведения самодержца о реальных сложностях черпались из источника, намеренно достаточно мутного.

… Хаджар, чувствовавшая, что положение осложнилось, не отказалась от своего намерения — довести подкоп до конца.

Быть может, ее решимость поколебали известия о хлынувших в горы царских войсках?

Нисколько.