Орлица Кавказа

В комнате стало тихо. Окружающие прислушивались к разговору.

— Вот что, — сказал Андрей. — Не портьте нам вечера. Завтра я к вашим услугам.

«Мишель» оставил гитару, встал, потянулся и посмотрел в сторону непрошеного гостя.

— Топчемся, топчемся на месте, — добродушно сказал он. — Надо бы и подраться, пора и честь знать. Какой я гусар, если за целый месяц никого не вышвырнул через окно.

Кудейкин поднялся, поблагодарил за чудно проведенное время, раскланялся, сказал, что будет рад видеть всех у себя, хотя бы завтра, особенно барона Андрея и его сестру, которые, наверно, недолго здесь пробудут, потому что климат местный для петербужцев очень вреден.

Вечер был безнадежно испорчен. Расходились почти молча. Зубов успел пожать руку Людмиле и почувствовал, что она ответила ему.

Следующий день начинался бестолково. Зубов пошел в тюрьму, чтобы выполнить формальные свои обязанности, но «Иуду», как он окрестил вчерашнего офицера, не застал, а без него не пропускали даже в тюремный двор, хотя дрожали и трепетали перед полковничьим чином. Затем с час просидел за бутылкой шампанского с Мишелем, помогая ему уточнить карту местности; на маленьком бурном базаре осадил зарвавшего казака, который приставал к женщине, и к обеду был во дворе армянского купца. Не заходя в дом, он нашел хозяина, предложил денег, попросил накрыть стол, не скупиться, выставить все, чем богата местная кухня. Купец денег не брал, стол накрывать не желал, спокойно отвечал, что господа офицеры все давным-давно съели и выпили, что их воля отнять у него последнее, что у него нет сил сопротивляться, но пусть это будет на совести русской армии, доблестной армии, великой армии и так далее…

«Вот заладил», — подумал Зубов, и вдруг увидел худенького мальчика, поднимавшего со дна колодца ведро. Зубов мог поклясться, что никогда его не видел, но мальчишка был странно знаком. Наполнив ведро и опустив голову, подросток прошел мимо офицера, но перед тем, как они разминулись, стрельнул глазами: Зубов узнал — это был мальчишка из подвала, убийца Рябова.

«Он меня узнал, — подумал Зубов. — Сейчас смоется. Кликнуть солдат? Для чего? Рябов убит, ему не поможешь, да я и не хотел бы помогать ему. Свое он заслужил… Да, но что я скажу его превосходительству? Бежал в мое отсутствие? Пожалуй! Бежал в мое отсутствие, я ни о чем не знал. Будет мне играть в политику. Я жить хочу! Как этот мальчишка! И вообще просто жить.»

Зубов еще немного походил возбужденно по двору, подумал и решительно направился в комнату Людмилы. Женщина сидела на диване и, подобрав под себя ноги, читала.

— А где барон? — спросил Зубов, с трудом удерживаясь от желания обнять Людмилу.

— Не знаю, — сказала она грустно. — С утра куда-то ушел. Кажется, он догадывается обо всем!

— О чем? — спросил Зубов, хотя знал, о чем шла речь, и сердце его гулко забилось.

— Ах, оставьте! — ответила она. — Мы же не дети! Зубов сделал два шага, встал на колени перед Людмилой, взял ее безжизненные руки в свои и покрыл их поцелуями.

— Я люблю тебя, — говорил он. — Я тебя люблю. Ты слышишь меня! Я люблю!

— Перестаньте! Он может сейчас войти!

— Вот и прекрасно! — воскликнул Зубов, поднимаясь. — Вот и прекрасно. Я сам хотел признаться ему во всем, просить твоей руки. Ведь ты согласна, я вижу, что согласна. И дело только за братом.

— Не брат он мне, — произнесла Людмила почти шепотом.

Почему-то Зубова это не поразило. Будто он знал об этом давно, с первой минуты знакомства с ними, знал, хотя и не думал, старался не думать об их взаимоотношениях.

— Простите, Арсений! — одними губами произнесла Людмила.

— Это моя вина. Моя!

— Ты его любишь? — спросил Зубов.

— Не знаю, я ничего не знаю… Я дважды ему обязана жизнью! Лучше него нет! Знайте, нет никого лучше него, — и она заплакала. — Нет, нет, нет, твердила она.

День померк. Зубов вышел на крыльцо, постоял минуту. Прошел к сараю, где стояли лошади. Оседлал своего мерина, выехал за ворота. Перед ним неожиданно объявился Кудейкин.

— Полковник, вы меня, сказывают, искали! Прошу прощения, был занят, но сейчас к вашим услугам.

Зубов поднял на дыбы лошадь и крикнул хрипло:

— Уйди, скотина, растопчу!

И, хлестнув мерина, понесся в степь. За ним, как шлейф дыма, потянулась бурая пыль, как будто всадник горел, сгорал, пока не пропал совсем в степных просторах.

Глава десятая

Очнувшись, Томас долго не мог понять, что с ним случилось и где он. В кромешной темноте издалека доносились два голоса — мужской и женский. Мужской, как понял Томас, гневался, женский не то оправдывался, не то утешал. «Неужели я на том свете, — подумал неунывающий кузнец, — и за право владеть моей душой спорят черти и ангелы?» Его слегка поташнивало, думать ни о чем не хотелось, и он снова впал в легкое забытье.

Придя в себя, Томас услышал, что спорящие голоса приблизились: ему показалось, что женский голос плачет, мужской на чем-то настаивает, угрожает, требует. «До сих пор не поделили, — подумал он. — Было бы о чем спорить, грешник, как грешник, не хуже и не лучше других.»

Голоса стали еще ближе, и скоро Томас стал понимать обрывки фраз.