Орлица Кавказа

Все рассуждения Хаджар, рано или поздно, но обязательно приводили ее к воспоминаниям о Наби — и тут их цепь прерывалась. И где там взять логику, когда стремятся друг к другу два любящих сердца? Есть вещи и посильнее логики…

Как Хаджар жаждала появления Наби! Что ей до того, что это просто невозможно. Нетрудно ведь догадаться — нет ему пути в каменный мешок тюрьмы. Потому что, войдя в нее — он уже никогда отсюда живым не выйдет.

Хаджар понимала это. И не хотела Гачагу Наби пленения и смерти. Но она хотела, чтобы он непременно был рядом. Можно ли осудить любящую женщину за подобное желание?

Впрочем, каждый раз, подумав о том, она немедленно спохватывалась. Ей начинало вдруг чудиться, что она слышит голоса:

— Эй! Знайте — Гачага Наби убили при попытке проникнуть к его жене Хаджар!

Тогда ее бросало в жар и холод. Она представляла себе, как безжалостные пули одна за другой впиваются в Ало-оглы, пронизывают его насквозь, превращая в решето — и вот, наконец, самая подлая проходит сквозь большое сердце Наби, из которого бьет поток густой алой крови.

— Что вы делаете? — кричит Хаджар и задыхается от собственного крика. — Что вы делаете? Разве можно столько стрелять в человека? Смотрите, на нем уже и места живого нет… Остановитесь!

Хаджар при этом становилось так страшно, что она закрывала глаза руками, словно маленькая девочка, и начинала убеждать себя в обратном:

— Нет, нет! Это не может случиться! Ни одна пуля не настигнет Наби! Он ведь заворожен, заговорен от пуль… Нет, нет! И ей становилось легче. Тогда снова немедленно ею овладевали прежние желания.

— Пусть он придет! Ну, пусть он окажется здесь, целый и невредимый! Пусть появится хоть на один миг! Ведь не мог же он забыть меня? Ведь он говорил, что со мной никто не сравнится. Я много раз замечала на свадьбах и празднествах ни на одну девушку он не глядел. Только я ему и нужна. Любовь его ненасытна и не знает предела…

Она припомнила вдруг, как, бывало, когда всадники настигали в пути обездоленных кочевников или проезжали через бедные села, — Наби вдруг вспыхивал ярче мака, увидев ребятишек в отрепьях или девушек в рваных платьях. Он тут же открывал хурджины, переброшенные им через седла и начинал раздавать добро, отмеряя ружьем ситец от плотных скаток:

— Возьми, красавица, сшей себе платье! И сестре сшей! И братишке… Не унывайте — аллах велик и милостив. Не век будет длиться ночь, и день для нас настанет!

Раздаст так все, что под руку подвернется, а потом, отъехав подальше, спрашивал у жены тихонько:

— Ты не рассердилась?

— За что же?

— Я ведь твое раздал…

— Делай так и дальше, милый! И у меня сердце болит, когда вижу нищету и нужду.

— Мы ведь именно за них сражаемся, — говорил он снова, как бы в утешение жене, которая совсем в этом не нуждалась. — За них! А когда победим — я и не подумаю остаться гачагом. Я снова возьму в руки посох чабана — или примусь пахать и сеять, подымая сохой жирный горный чернозем… Верно?

— Но ведь ты все позабыл, Гачаг! Как пашут и как жнут. Как бросают в землю зерна и как собирают спелые колосья.

— Что же я помню?

— Ты помнишь, как свистом вызвать верного Бозата, своего любимого скакуна серого; помнишь, как свистят пули над самой головой; помнишь холодную сталь дагестанского кинжала, спрятанного у тебя за пазухой…

— Значит, мне уже не жить иной жизнью?

— Похоже на то, Гачаг.

— И сына у нас нет, чтобы хоть он смог воспользоваться плодами нашей победы. Чтобы хоть он увидел то, что нам не увидеть…

— Не горюй, Наби. Вон сколько мальцов бегает по улочкам наших селений. Они дети нашего народа — значит, и наши дети. Какая разница?

Они умолкали; цоканье копыт их коней нарушало вечернюю тишину гор. Плечо Наби, укутанное буркой, чуть касалось плеча Хаджар. Черная бурка, — а рядом белая; белая — а рядом черная… Рядом, рядом, плечо в плечо.

Глава пятидесятая

Издали зорким взглядом увидел Гачаг Наби, как вернулся в свою хижину Карапет, видно, отдежуривший сегодня в тюрьме, а через несколько минут дверь снова открылась и из нее вышла плотная смуглянка, направившаяся в огород с тяпкой и большим жестяным ведром. Это жена Карапета Айкануш принялась за свою ежедневную, никогда не кончающуюся возню по хозяйству.

Она деловито смела землю, преграждавшую путь воде из арыка к грядкам; полила огурцы, помидоры, картофель, подсолнухи; не обделила и травы, буйно пробивающиеся к солнцу, — шпинат, щавель, кинзу, укроп. И портулак у нее удался!

Сноровисто работая в огороде, Айкануш не забывала при этом все время поглядывать по сторонам. Время такое — все надо видеть, все слышать. Зевать некогда.

Когда руки заняты, глаза при деле, уши на макушке — голова все равно свободна. И потому Айкануш сосредоточенно размышляла. Она снова и снова задавала себе один и тот же вопрос: «Как быть?»

Слепым нужно быть, чтобы не увидеть, какая вражеская сила скопилась в Гёрусе. Столько понаехало солдат, беков и ханов, будто ожидалась битва двух падишахов за шахиншахский престол. Так что же делать с подкопом, который, не дай бог, каждый день может попасться кому-нибудь на глаза.