Орлы капитана Людова

Металлические арки высоко поднявшихся в воздух мостов встают над зеркальной, то темной, то лаково-серой, покрытой радужными пятнами нефти водой этих каналов.

В центре города шумят два больших рынка. Среди зелени бульваров темнеет позеленевший от времени бронзовый памятник основателю Гетеборга — королю Густаву Адольфу, грузному мужчине, закованному в рыцарские доспехи.

Советские моряки проходили мимо старинных, острокрыших готических зданий, мимо современных построек, сереющих железобетоном, блистающих бесконечностью витрин.

Над головами, раскачиваясь у дверей магазинов, пестрели длинные флаги — звезды и полосы — рядом с желтыми крестами на синих полотнищах шведских национальных знамен. Полосатые, многозвездные флажки стояли среди товаров, за стеклами витрин.

— У нас только над посольствами висят иностранные флаги, а тут, смотри ты, везде, — сказал Гладышев, останавливаясь у витрины.

— К чему бы здесь американские флаги? — спросил Уточкин, рассматривая витрину с флажками.

— А это значит — здесь фирмы Соединенных Штатов торгуют, — авторитетно разъяснил Фролов.

— Америка — единственная держава, у которой морской торговый флаг ничем не отличается от военно-морского, — сказал штурман Игнатьев.

Они шли дальше — мимо бензиновых ярких колонок и велосипедных стоянок. Сотни велосипедов стояли один возле другого в ожидании ушедших по делам владельцев.

«Своеобразное ощущение переживаешь, сходя здесь на берег», — подумал штурман Игнатьев. С того момента, как легкое дерево сходней, сброшенных с борта «Топаза», коснулось каменной набережной Гетеборга, казалось — эти сходни не просто соединили палубу корабля с сушей, а протянулись между двумя планетами, а вернее — между вчерашним и завтрашним днем земного шара.

Наступил вечер, и широкобортный «Топаз» возвращался на внешний рейд по пепельно-серой воде морского канала. Серебристые нефтяные цистерны, доки с военными и торговыми кораблями, сидящими в них, как куры на яйцах, норвежские, шведские, английские, американские транспорты, советский теплоход «Фельдмаршал Кутузов» — медленно уплывали назад на фоне бесконечных каменных пристаней…

Еще издали при выходе из порта вновь увидели советские моряки высокий, прямой обелиск и на его вершине бронзовую женщину, в тщетном ожидании протянувшую руки в сторону моря. Прекрасная скульптура даровитого Ивара Ионсона — памятник шведским матросам, погибшим в первую мировую войну,

— Да, немало морячков, о возвращении которых так трогательно молится бронзовая шведка, погибли во время войн, добывая прибыли хозяевам гетеборгских фирм, — сказал, любуясь памятником, Андросов.

«Топаз» вышел на рейд, подходил к доку. Шторм утих давно, еле заметно зыбилась морская вода.

Дощатые, слегка накрененные сходни соединяли док с бортом «Прончищева».

Агеев сидел на деревянных брусьях киль-блока, покуривал, держа в жестких губах рубчатый мундштук своей многоцветной трубки. Вокруг отдыхали матросы. Щербаков мечтательно смотрел вдаль, туда, где за горизонтом, за просторами моря и суши лежала родная земля.

— Я, товарищ мичман, как подойдет время в бессрочный, на Алтай думаю податься, на новые урожаи.

— Что ж, на флоте заживаться не хотите? Не понравилось? — добродушно усмехнулся Агеев.

— Я свое отслужу честно, — улыбался в ответ Щербаков. — А только знаете, какие у нас в колхозе хлеба! Опыт передавать нужно другим колхозам. Вот мы и поедем…

— С девушкой своей, видно, договорился об этом?

Щербаков застенчиво молчал.

— А я обратно на Урал, на мой металлургический, — откликнулся рядом сидящий.

— А мне и ехать никуда не надо! — подхватил никогда не унывающий Мосин. Он поиграл мускулами, провел рукой по стриженой, обильно смазанной йодом у темени голове. Он получил здоровую ссадину, барахтаясь в тащившей его за борт волне, но это не лишило его пристрастия к шуткам.

— Вернемся в нашу базу, послужу сколько положено, а потом на автобус — и через час прибыл в Электрогорск!

— Огромный, говорят, город? — взглянул на него Щербаков.

— Спрашиваешь! Не меньше этого самого Гетеборга будет… Со временем, правда, когда кончим строить его… Там одна гидростанция мощностью чуть послабее Днепрогэса.

— Это которая на днях в строй войдет?

— Пока только первую очередь вводим. Снимки в газете небось видел? У меня там невеста.

— Служит?

Мосин покосился на Щербакова озорным взглядом.

— Работает. Директором комбината.

— Травишь! — сказал пораженный Щербаков.

— Зачем травить… Она пока, конечно, только монтажница, главный корпус помогала достраивать. Сейчас вот учиться в техникум поступила. Когда мне срок демобилизоваться выйдет — ее уже директором назначат.

— Шутишь все…

— А что мне — плакать? Моряк всегда веселый.

Он сидел с баяном на коленях, растянул баян, раздался пронзительный звук.

— Эх, жалко, не умею на гармони… Сыграть бы что-нибудь наше, матросское, чтобы на берегу подпевали…

Жуков стоял в стороне, смотрел неподвижно в пространство. К нему подошел спрыгнувший с палубы «Топаза». Фролов.

— А ты что же, не просил увольнения в город? Стоит там побродить.

— Нет, не просил… — Жуков явно не желал поддерживать разговор.