Орлы летают высоко

– Нет, он не красив, портреты ему льстят. Он очень невысокого роста, Мария, но осанка, какая у него осанка! Он подавляет при первой встрече. Конечно, со мной он был очень любезен, потому что это было в его интересах, но могу представить, каков он… По природе он хвастун и забияка, я чувствовал, как ему с трудом удается сохранять любезность и достоинство, особенно, когда я выражал свое несогласие. Это блестящий человек, Мария, самый блестящий стратег и самый хитрый дипломат, какого только можно представить. Он хочет покорить весь мир и ради этого он пойдет на все. Для разных людей у него есть и разные методы – молчание, гнев, угрозы и дружба.

Дружбу он приберегает для самых опасных врагов и именно ее он предложил мне, моя маленькая. А я в ответ предложил ему свою. Это означает, что в конце концов один из нас сокрушит другого. Еще одного Аустерлица для нас быть не может.

Она уставилась на него.

– Еще одного? Значит, вы на самом деле не считаете его союзником… Все это неправда?

– Что неправда? – спокойно спросил Александр.

– То, о чем все говорят, – что вы отдали ему Пруссию и Австрию и пообещали помогать в борьбе против Англии?

– Все это так. Австрия и Пруссия проиграли войну, так что я ничем не могу им помочь. Попробовали бы лучше мои клеветники сами вести переговоры с Наполеоном. Что же касается того, что я обещал… – Он сделал паузу и поднес ее руки к своим губам. – Обещания это только слова. Подобно мирным договорам, их можно нарушить.

– А он доверяет вам? – прошептала она.

– Да, – ответил он, – доверяет. Он считает меня дураком. Я проиграл войну, Мария, но верю, что мне удалось завоевать мир. Да, я знаю, что здесь все они говорят! Что я трус, что Бонапарт обошелся со мной, как с глупцом, что я предал своих союзников и обесчестил свою страну. Знаю, что некоторые уже примеряют мою корону на Екатерину Павловну… Я все это знаю, Мария. Частично я чувствовал все это уже в Тильзите. Уваров, Новосильцев и, одному Богу известно, сколько других настолько тупы, что не понимают, когда надо демонстрировать свою храбрость, а когда – осторожность. Иногда необходимо притвориться трусом, а для этого храбрости нужно не меньше, чем тогда, когда открыто встречаешь смерть на поле боя.

– Что же вы намерены делать? – наконец решилась спросить Нарышкина.

– Снова буду воевать, но не раньше, чем буду готов к этому, Мария. Не раньше, чем буду уверен, что смогу победить.

После этих слов они некоторое время молчали, комната погружалась в темноту.

– Я прикажу, чтобы зажгли свечи, – начала она подниматься.

Он повернулся в кресле и поймал ее.

– Не надо, оставь их, не сейчас.

Он погладил пальцами ее щеку, а она замерла, пока его пальцы спускались к ее шее. Потом ее охватила дрожь, как это всегда происходило, когда он дотрагивался до нее. Он притянул ее к себе на кресло и поцеловал. Она почувствовала, как под его руками порвалось ее ожерелье, и это оказалось предвестием ее собственной немедленной капитуляции. В ней вспыхнула страсть, смешанная с невыносимой болью, которую доставляла ей любовь к нему, а еще понимание того, что он изменился, изменился и как человек, и как любовник. В комнате стало совсем темно.

– Мария, – услышала она его шепот. – Мария, я люблю тебя… Мария.

3

Император Наполеон сидел в своем кабинете в Тюильри, обсуждая со своей женой царя российского Александра. Жозефина лежала, откинувшись, на позолоченном диване, пытаясь сосредоточиться и с трудом подавляя зевок, так ей было скучно.

Ей до смерти надоел этот разговор, в основном связанный с политикой и военными передвижениями Наполеона в последней кампании. Говорил он быстро, все время жестикулировал, а темные глаза его сверкали; она даже подумала, что он до сих пор остался неотесанным мужиком.

В результате одного из его яростных жестов возникла угроза ее любимой вазе из севрского фарфора, которая стояла на столе около него. Жозефина вздрогнула, ожидая грохота падения.

Она была сама элегантность, у нее были удивительно грациозная осанка и изящные движения, изысканная косметика и прическа. Революция просто уничтожила ее. Жозефина была легкомысленна, глупа и аморальна; все это бросалось в глаза, и было что-то во французской императрице, что говорило о ее сомнительном прошлом. Но по природе своей она была добра, мила, остроумна, с обаятельным смехом, какой-то уютной и беспомощной манерой обращения с мужчинами. Пока Наполеон говорил, она подумала, насколько странно было то, что такой человек смог полюбить ее. Только в самое последнее время она начала открывать в нем те качества, которые очаровывали других людей, и которые она обычно не замечала. Его широту и остроту ума, его устрашающее честолюбие – и, выше всего, его достижения!