Ормедея. Тайна одной женщины

Мари набрала было воздуха, чтобы возразить, но тут случился спуск по крутой лестнице, и они остановились. За решеткой в глубь галереи высокими рядами уходили уложенные одна поверх другой бутылки с вином. Каждый из траченных ржавчиной стеллажей вмещал не одну сотню пыльных, обвитых паутиной и плесенью сосудов.

– Наша сокровищница! – гордо заявил старик, звеня ключами. – Все, что от первых дней разлили, подарки-раритеты – все здесь.

– Сколько же здесь бутылок? – подивилась Мари.

– А кто скажет? Сколько волос на твоей голове, дочка, столько и будет. Хотя, чего греха таить, редеет коллекция… – пригладил он редкие седые пряди.

– И вы нам эти драгоценности на анализы…

– Э, нет! На анализы обычные «номера» нальем, а это… Это будем пить! Ждите здесь.

Сказав так, он скрылся во мраке. Вернулся с двумя матовыми от возраста бутылками.

– Что за вино, дедушка? – спросил Дато.

– Выпьем – узнаем! Здесь и Сталина коллекция, и вино из царского дворца в Ликани[4], и коньяк Наполеона… Музей! Хотя какой музей – кладбище!

– Почему же? – удивилась Мари.

– За вином уход нужен! Осадок высмотреть, пробку сменить… Вино, как человек: живет, стареет и умирает. Вот и на этих полках – половина мертвецов! А все равно несут, сволочи, на продажу несут!

Заперев, сторож суетливо повлек ребят за собой. В устроенной рядом комнате отдыха, располагавшей помимо прочего кабинетным роялем, тамада пьянел быстрее, чем сыпал тостами. Закуску не трогал и уже вскоре сетовал, как измельчал человек:

– Выродился человек! Вот Эквтиме[5], тот святой был: на золоте в Париже сидел, а чайной ложки на корку хлеба не сменял! Тощий, как паутина, а народное добро не трогал! А мы?..

– А мы? – пискнула Мари, испугавшись его гневно сдвинутых бровей.

– За три года свободы с завода столько унесли, сколько за все время в Союзе не смогли!

Тамада обнес бутылкой стол. Дато выпил стакан, Мари лишь пригубила: вино отдавало пробкой и казалось ей «мокрым».

– Обвал! Два дня работаем, неделю стоим. Разве это дело? Это, я прямо скажу, хамство! Буквы в слове «Самтрест»[6] с фасада упали, и что? До сих пор рот без двух зубов! А недавно натуральный обвал был, стена рухнула. И это в спецхране!

– Да вы что! – искренне возмутилась Мари.

– Да! А за стеной той – комната, о которой и знать никто не знал. Я – на телефон, давай историков звать, археологов…

– И что? – спросил Дато.

– Э-э… – обреченно махнул рукой сторож. – До сих пор идут! Рабочих подпорки поставить месяц искал. Хамство… Джавахишвили[7] все в истоке прозрел: обвал мозгов! Берия его за это и шлепнул. Знали вы об этом?

– Краем уха слышали, – ответил Дато, жуя хлеб.

– Краем уха… Это ж классик грузинской литературы!

– Мы про Берию, дедушка, – уточнила Мари.

– Они соседи были: Джавахишвили на спуске Элбакидзе жил, Берия – на горке напротив. Все в друзья набивался. Да разве интеллигент с неучем водиться станет? Куда лезешь! Он и отыгрался в 37-м, сам расстреливал!

– А что за комната тайная? – опомнился Дато.

– Какая комната? – прервался сторож, морща лоб.

– Где стенка обвалилась…

– А-а! Интересно? – Пьяные глаза блеснули над набрякшими, как бурдюки[8], веками.

– Очень! – подалась вперед Мари, любившая всякого рода загадки.

– У нас столько историй – кровь вскипит! Тот же Берия…

– Про него в Грузии за 70 лет наслушались, – вмешалась Мари, – вы про тайны!

– К тому веду! Ниже на Элбакидзе спеццех был, вина в Кремль готовили. Берии вотчина. Каждую бутылку офицер из НКВД пломбировал, клянусь вашим благополучием. Сталин – тот очень «Тавквери» уважал, «Атенури»: родной земли вина, горийские. Но и рачинскими не брезговал: «Хванчкара», «Киндзмараули»…

– От таких кто откажется! – одобрил вкус вождя Дато.

– У Сталина к Раче свой интерес был. Про гору Хвамли[9] слышали? Где сокровища царей Грузии спрятаны. Сталин несколько экспедиций отсылал. Официально ничего не нашли, но местные шептались, несколько ящиков оттуда спустили…

Дато и Мари переглянулись: голова шла кругом от россказней сторожа, походивших на горячечный бред больного.

– А комната тайная причем? – не отставал Дато.

– Я стариков знал, что с первых дней тут. Они говорили, на святом месте стены возвели, – постучал он по камню. – То ли церковь здесь была, то ли святилище… Заметили, как фасад на грузинскую церковь похож?

– Не обратили внимания, – призналась Мари.

– Вылитая Анчисхати[10]! Трехнефная базилика, какие Вахтанг Горгасали[11] любил. Ну и зачем завод как церковь строить? Пользы – ноль. Не по моде, все-таки XX век. Озеров[12], архитектор, половину Тбилиси застроил – ничего близкого! А почему здесь исхитрился?

– Почему? – разом спросили гости.

– Знал что-то! То ли сам прошлое уважил, то ли князья наказ дали, но форму церкви он не зря сделал.

– И что из этого следует? – допытывался Дато.

– Комната та – часть старого храма, клянусь вашим благополучием! Вот так!

Сторож собрался налить еще, но обнаружил, что и вторая бутылка кончилась.

– Я извиняюсь, – встал он и, шатаясь, как кадило в руках священника, вышел.