Орнитоптера Ротшильда

И на прилавках, в людской толчее: Коряги вываренные. Песок аквариумный. Кактусы. Раковины. Окаменелости. (Где их только берут?!) Камни шлифованные и необработанные. То бишь — ми-не-ра-лы! Черепахи. Ящерицы. Ужи. Полозы. Лягушки квакши и жерлянки. И рыбки, рыбки, рыбки. Всех размеров, форм, расцветок. Голубые, синие, желтые, красные, черные, полосатые, крапчатые. Особо крабы. Пресноводная креветка похожая на плавающего таракана. И самые тараканы. Огромный кубинский, напоминает жука-плавунца. Сидит неподвижно. Один уже ест другого. Или так они спариваются по своим тараканьим законам? «Индийский поющий сверчок». Сидит в клеточке что-то черное, полосатое, страшное. «Мадагаскарский поющий таракан». Вроде большого кузнечика. (Возгласы проходящих, главным образом, женщин: «Вот погань-то! Еще и поет!», «Нехватало еще их, поющих!», «Да. Паеду вот летам в степь. Нлавлю сранчи. Буду прда-вать па питерке! Х-ха-ха».) «Рыбки кому? Рыбки! Вместе с банкой. Всего — рубль. Улиточек, пожалуйста…» Продавцы тут интереснее товара. Такая коллекция типов. И Чехов, помнится, Антон Павлович, не брезговал, описал такой рынок, тогда он был на Трубной. «На Трубе». Типы замечательные. И Дуремара тут, продавца лечебных пиявок, встретишь, прямо с сачком и с банками, и Карабаса — только торгует Карабас водорослями, и с ним в помощь этакая бойкая бесстыже раскрашенная толстуха, один глаз на товаре, другой успевает подмигивать. Есть дохловатого вида, изношенный без предела мужчина — знаток, не вынимающий изо рта сигарету. Есть и пропитый, прокуренный, просушенный лагерями и пересылками, в синих наколках некто, продает что-то ворованное для аквариумов. Сипит: «Бери, Иван, с военного завода… Все крепкое».

Словом, по своей коллекционерской привычке находил я тут бездну новостей и удовольствий, ну, разве пройдешь мимо человека, по виду — доктор наук, кандидат как минимум. Академическая бородка (еще бы шапочку академическую, да молод пока), взгляд познавшего высшие истины. Продает кактусы. Четкая, хорошо обозначенная цена. На вопросы возможного покупателя отвечает с досадой, оторвавшись от чтения (читает едва ли не Канта, не Фихте-Гегеля «Критику чистого разума»): «Там все написано!» И снова в чтение, подняв умную бровь. Вот тэк-с!

Так, разглядывая товар, продавцов и покупателей, наткнулся я однажды на вовсе нежданное. Невысокий человек с умными, в иронию даже, глазами продавал в коробке под стеклом бабочку. Бабочка была невероятная: яркая, отливающая по черному бархатистому фону золотом и серебром. Узкие полоски. Хвостики на задних особо ярко расписанных крыльях. «ТРОПИЧЕСКАЯ!» — ахнул, догадался я. И тотчас спросил: «Сколько?» Бабочку эту я выторговал за десятку (стоила двенадцать, и я сперва не взял, но, одумавшись, поспешил исправить ошибку. Сколько раз было так: пожалеешь лишнюю рублевку, а потом скребет досада. Надо было купить. Надо было.) Ушел с рынка счастливый. Теперь у меня была настоящая тропическая бабочка! С какой предосторожностью вез ее домой! Как воевал, чтоб не сдать в самолетный багаж (дипломат мой был тяжелее какой-то дурацкой нормы: 5 кг!). И все-таки привез бабочку целой. С чувством триумфатора явил домашним.

Был «взрыв восторга». Очень красивая! К тому же оказалось, что это Урания Рифеус и что она относится «к красивейшим бабочкам мира!» Так сказали мои кой-какие справочные книги. И еще я нашел, что бабочка эта с МАДАГАСКАРА! Про ураний читал и раньше у Пузанова, знал, что это бабочки ночные, но летают и в сумерках, и днем. Распространены в Африке, Южной Америке, на Мадагаскаре. По виду напоминают парусников. На нижних крыльях «хвостики». Окраска темная с золотыми и серебристыми полосами и пятнами. Около ста разновидностей. Красивейшие встречаются на Ямайке, Мадагаскаре, в Юго-Восточной Африке. Купленная Урания Рифей наглядно подтверждала все сказанное. Я любовался ею много дней. И что это за свойство первой коллекционной покупки? С первой птички-чижовки на всю жизнь овладела мной любовь к певчим птицам, с первой марки «Перелет через Северный полюс» — к филателии, с первой книги «Хождение по мукам», купленной на студенческие копейки, страсть к книгам, с первой опунции — к кактусам, с орхидеи — к орхидеям. («Не слишком ли много?» — сурово спросит кто-то.) Не слишком, не слишком. Объял бы весь мир, да прав Козьма Прутков. Но с первой тропической бабочки опять ярким пламенем разгорелось мое давнее увлечение насекомыми, и я сделал новый шаг к познанию и собиранию бабочек.