Вымыв посуду и вытерев руки, Кёнсу осторожно выглянул в коридор. Судя по звукам, Чонин продолжал танцевать за закрытой дверью. Кёнсу сунулся направо и заглянул в просторную светлую комнату. Одинокий диван, пара кресел, низкий столик с большим монитором и…
Кёнсу подошёл ближе, перебрал диски, нашёл один внутри чёрной пластиковой коробки, взял пульт и нажал на кнопку воспроизведения. На всякий случай убрал звук и сел на ковёр перед монитором.
Чонин стоял на сцене, а в верхнем углу светилась дата. Два года назад. Яркий костюм и не менее яркий макияж. Пока Чонин просто стоял на сцене, он напоминал Кёнсу красиво раскрашенную куклу. Похоже, он был не особенно общительным даже тогда, когда прекрасно всё видел. И у него остались всё те же привычки.
А потом Чонин танцевал. И это… это казалось иным. Кёнсу не знал, каким именно, но танцевал Чонин точно так же, как звучал - неповторимо. Но если звучал он собой, то танцевал… любым. Каким угодно. Он с невообразимой лёгкостью менял лица и образы. И да, пожалуй, он верно сказал: «Грим очень сильно меняет людей, а образы уничтожают даже намёки на сходство». Если бы вербовщики конторы встретили Чонина в нужное время и обнаружили это вот его умение, они бы на аркане притащили его в контору. Ведь чтобы так сыграть, надо иметь живое воображение и подлинный талант.
- Представь, что тебе надо изобразить злость. Сыграй её.
- Но чем мне поможет ненастоящая злость?
- Тем, что она будет настоящей. Хотя бы на одну четверть. Пока ты играешь. Запомни: сыграть можно лишь то, что ты уже чувствовал, и то, что знаешь, или можно поверить в то, что ты играешь. Оба варианта дадут тебе настоящую злость. И ты сможешь ударить ножом. Попробуй.
Он смог. Он действительно смог тогда, хотя раньше у него не получалось.
Кёнсу услышал, как скрипнула дверь, торопливо выключил запись, положил пульт на место и выглянул в коридор. В противоположной кухне стороне лился свет из приоткрытой двери. И оттуда долетел звон. Словно разлетелось о пол что-то хрустальное или стеклянное.
Кёнсу бросился туда и широко распахнул дверь. Ванная. В центре помещения опустился на одно колено Чонин, чтобы собрать осколки то ли стакана, то ли какого-то пузырька.
Разумеется, он просто не мог не пострадать. Если не видеть, что именно хватаешь пальцами, то… Смуглые ладони раскрасило тонкими тёмными линиями. Тяжёлые капли срывались с кончиков пальцев, разбивались о светлое покрытие пола или о стеклянные осколки.
- Не надо! - Кёнсу схватился за запястья Чонина, заставив его выронить те осколки, что Чонин успел собрать. - Я подмету. Чёрт…
Кёнсу невольно поморщился, тронул торчавший из раны осколок и резко дёрнул. Чонин остался холодным и собранным, словно он вдруг разучился чувствовать боль.
- Ничего страшного.
- Ничего страшного? Это только потому, что ты не представляешь себе, на что похожи твои руки.
- Правильно. Не представляю. - Очень спокойно и очень ровно. - Надеюсь, ты не собираешься прямо сейчас жалеть меня и тискать, как плюшевого медвежонка?
- Жалости ты точно не заслуживаешь. Тискать тоже особой охоты нет - ты тощий и страшный, как все мои грехи скопом. Сейчас я перевяжу тебя. Раны вроде бы чистые… Да, и через полчаса обед.
- Я не голоден.
- Ага. Но кофе же ты выпьешь? - Кёнсу нашёл аптечку и выудил из неё перекись.
Чонин не дрогнул, когда Кёнсу принялся обрабатывать раны перекисью. Даже добавил лениво:
- Кофе - выпью.
И он попытался встать, хотя Кёнсу ещё не закончил возиться с ранами на его руках. Они закономерно столкнулись лбами. И Кёнсу замер под незрячим взглядом. Странное и необъяснимое ощущение: Кёнсу точно знал, что Чонин ничего не видит, но прямо сейчас, когда на него были устремлены тёмные и неподвижные глаза, ещё и так близко… Казалось, что Чонин видит всё.
Кончиком языка по полным губам - до влажного блеска. И горячим выдохом - по щеке Кёнсу. И едва уловимый запах ацетона. Откуда?
Чонин решительно отнял у него свои руки, поднялся и ушёл, касаясь стенки левым плечом.
Чип шумно фыркнул на Кёнсу и степенно последовал за Чонином.
Кёнсу остался сидеть на полу в ванной с растерянным видом. Перед ним валялась распотрошённая аптечка, в руке он сжимал кусок бинта, пропитанный перекисью, и думать он продолжал о Чонине.
Ход мыслей Кёнсу совершенно не устраивал.
Нет, так не пойдёт.
Он решительно поднялся и двинулся в комнату, где Чонин танцевал вновь. Застыл у двери, глядя на танец слепого и пытаясь поверить, что он действительно слепой. Потому что человек, который не видит, не может танцевать так.
Несколько быстрых вращений заставили Чонина упасть на колено, упереться кулаками в пол и с трудом перевести дыхание. Кёнсу в мгновение ока оказался рядом и быстро коснулся ладонью груди Чонина. Как он и думал… И снова этот лёгкий запах ацетона.
Чонин оттолкнул его руку и попытался встать, даже смог, что удивительно.
- Когда ты ел в последний раз? - тихо спросил Кёнсу.
- Не твоё дело.