В фильме Отара Иоселиани «И стал свет» показана жизнь африканской провинции. Там мужики и бабы живут вместе по сезону. Летом, когда бананы сами на голову падают, порознь, а с наступлением сезона дождей вместе. В нашей провинции все ровно наоборот: зимой каждый в своей норе, а по весне начинается парообразование. Гормоны в этом процессе играют вторичную роль, на первом месте практическая необходимость. К примеру, семейная жизнь моего кузена Сансаныча. Каждую весну он возвращается в лоно семьи. Жена его отмывает, откармливает, дает в руки лопату и фронт работ: копать от сих и до обеда. Сансаныч перекопает огород, засеет грядки и получает пинка под задницу. А все потому, что был не дальновиден и сделал на участке автоматическую поливалку. Автоматическая поливалка заменяет его во всем, только картошку сама не копает.
Поэтому осенью Сансаныча снова подбирают, отмывают, выводят из запоя и обеспечивают лопатой. У нас с теткой нет автополивалки, а старый водопровод постоянно дает течь. Поэтому мы раз в неделю минимум ходим на поклон к Толику-алкоголику. С наступлением весны Толик-алкоголик становится первым парнем на деревне, потому что безотказен и рукаст. Он это знает, и в огородный сезон торгуется за каждую мелочь.
— То-о-олик, ну приди нам воду сделать. Замучились мы с колонки воду возить.
— А ты мне бураки посади. Я все раскопаю, а ты посадишь. Бурак — он женские ручки любит.
Я свеклу посади, тетка спинку почеши. И тетка чешет — куда деваться?
— Кажется, дешевле обойдется за него замуж выйти, — сказала она на днях и сразу начала действовать, — сделала Толику предложение. — Только пить придется бросить, Толик.
— А вот этого не дождетесся, — гордо ответил Толик и потребовал сто грамм за работу.
Если пройти по нашему городу в базарный день и считать женщин в юбках, больше десятка не наберется, да и то будут в основном старухи. Хотя Орша — не такой уж захудалый городишко, 160 тысяч жителей — это не коза чихнула. Но бабы тут юбки не носят. Оршанский стиль одежды — это джинсы в облипочку, высокий каблук и вечерний макияж. По-другому нельзя, потому что, как говорят наши девочки, «смотреть будут, как на дурочку». Я в своих зуавах, ниндзя-бутсах и широких юбках выгляжу, как блудный попугай Кеша на деревенских выселках. Увидев меня, дети кричат: «Смотри-смотри, цыганка!», а взрослые требуют немедленно вынуть сережку из носа.
— Скажите, вам эта хрень в носу ковырять не мешает?
— Не мешает. Можете тоже прокалывать.
— Тьфу, смотреть на вас противно!
Серьга в носу бесит оршанцев больше, чем «штаны какнасрали» и кеды а ля козьи копыта. И в принципе, понятно отчего. Орша — город победившего матриархата, поэтому бабы тут с яйцами в джинсах, а мужики в алкоголизме. Проколоть нос меня убедили индусы. Сказали, что серьга в левой ноздре усиливает женскую энергию. Глядя на меня, тетка тоже решила меняться. Ее задолбало, что в округе ее кличут Дядяоля. Говорят, что она курит, как мужик, косит, как мужик, и ходит по-мужицки. Теперь у Дядиоли появилась мечта: проколоть нос и побриться наголо — ей фантастически пойдет и то, и другое. Но если со стрижкой проблем нет, то с пирсингом целая история. В городе-герое победившего матриархата есть один-единственный косметический салон с издевательским названием «Улыбка». В «Улыбке» давят прыщи и прокалывают уши кривой иглой. На просьбу проколоть нос выпучивают глаза. Но мы не сдаемся. У нас в доме уже завелся питерский пирсинг-бой Рома. Рома прислан к нам папой на посталкогольную реабилитацию и трудотерапию. Хороший парень, ни от какой работы не отказывается — пилит дрова, строит парник и подписался проколоть тетке нос. Только, говорит, катетер нужен G-14 оранжевый. Но таких катетров в Орше тоже не водится. Совсем. Их нет ни в аптеках, ни в больницах. Орша крепко держит оборону и сдаваться не собирается.
Вообще-то мне здесь ни скучать, ни грустить некогда, но вчера накатило. Сестра — она у меня опытный юзер оккультизма — сходила к одной Знающей Бабе. Эта баба сказала, что я:
а) останусь в Орше надолго,
б) не буду писать,
в) о-о-о-очень не скоро стану снова работать,
г) открою благотворительный фонд в пользу детей-сирот.
— Сейчас над ней крышка, кроме детей ничего нее видит.
Сестра не увидела в предсказаниях ничего негативного, ставила в конце каждого предложения смайлики. Но для меня слова «надолго» и «крышка» ассоциируются только с гробом, а «не будет писать» — с могилой. Много-много лет работа была для меня самым главным, а тут, в Орше, и правда, не пишется. Каждый день сажусь, мусолю, туплю — все впустую. Мне стало страшно. Так страшно, что я выкатила велик и уехала в лес, а за мной увязался Ванька. Мы проехали лес насквозь и оказались на шоссе в Барань, рядом с кладбищем, где похоронена бабушка. Ванька сказал:
— Давай навестим Старую Бабушку? — и очень обрадовался, когда я согласилась.