Орша (СИ)

Рома вынул изо рта только что прикуренную сигарету и, злорадно улыбаясь, протянул на расстоянии вытянутой руки. Вова сфокусировался и сделал несколько плавательных движений, пытаясь ухватить подгон. Ванька захихикал.

— Всех убью, — ласково хлюпнул Вова.

— Инга, вы собирались к врачу, — напомнил Рома. — Вот и идите.

Повторять не пришлось, мы с Ванькой живенько потрусили в дом одеваться. Мне было страшно оставлять Рому один на один с зомби.

— Да ладно, — успокоил меня Иван. — Что, Рома не мужчина? Справится.

В глубине дома хлопнула входная дверь и тяжело заскрипел пол — Вова ввалился в хату. Мы с Иваном ушли огородами через заднюю дверь, застегивая на ходу штаны. Вернувшись из поликлиники, мы застали вполне мирную картину: Вова сидел на лавочке и под ласковым присмотром Ромы пускал слюни. А в прихожей нас ждал погром. Оказалось, что мы с Ванькой пропустили самое интересное. Пока нас не было, приходила Валентина-несушка. Рома пытался остановить ее на пороге, предупредил, что в доме пьяный Шиша.

— Ничего, — сказала Валентина. — Он меня не знает и не тронет.

И вошла.

— Кто такая? — спросил Вова. — Щас убью-зарежу.

— Да я сама тебя убью! — гордо ответила смелая несушка и стукнула Вову по голове туфлею.

Вова рассвирепел и бросился мстить. Пьяный Вова силен, но медлителен. Он махал руками, пытаясь ухватить Валентину и одновременно удержать равновесие. Свернул стол и запутался в ботинках. Валентина сбежала, и Вова отомстил выложенным на столе овощам.

— Вот тебе, вот! Всю башку твою вот так! — говорил он, кромсая кочан капусты.

— И кишки твои вот так, так вот, — ревел он, потроша пакет перловки.

— А потом я тебя выкину нахуй! — орал он, вышвырнув во двор тыкву.

Упав, тыква получила несовместимые с жизнью увечья, и Вова удовлетворился. Пошел на лавочку передохнуть. Там мы его и застали, вернувшись от врача.

— Инга, — обрадовался мне Вова. — Иди сюда, я тебя зарежу.

Я поняла, что пришло время платить по счетам за собственную стервозность, и убежала в дом. Вова поволокся следом, но свалился по дороге богатырским сном.

— А я пьяных не боюсь, — похвастался мне Иван. — Они злые, но медленные. У нас есть право убежать.

А я воспользовалась правом телефонного звонка и вызвала Ольгу, чтобы она сама дрессировала свое домашнее животное. Ольга притрусила домой, побив все рекорды скорости. Ее рекорд был напрасен: Вова мирно проспал до утра.

* * *

Умирает наша красавица белоснежная невеста Жучка. Сожрала что-то не то. Уже отнялись задние ноги. Реву — не могу. Вова удивляется, чего так из-за кошки переживать. Вот он друга похоронил, это повод для печали, да. А тут — всего лишь животное.

— По людям убиваться надо, — говорит. — А кошки новые народятся.

Или народятся, или придут. Во дворе уже вторые сутки терпеливо мокнет драный рыжий кот, просится к нам жить. Из всех Жучкиных ухажеров этот самый мерзкий. Плоскомордый полуперс, шерсть с проплешинами. Он все лето срал на нашей веранде и выкапывал лук из грядок. Мы его гоняли свистом и топотом, кидались яблоками.

— Хоть бы под автобус попал, падла, — сказала как-то в сердцах Ольга.

А Толик-алкоголик за него вступился:

— Не обижайте его, — попросил. — Он несчастный, его никто не любит.

Мы поняли, Толик говорил о себе. Но отношение к коту изменили, перестали гонять. Недавно Ромка кинул ему кусок колбасы и в ответ получил дружбу. Назвал бомжа Джоником, Джонни. Кот быстро привык к имени, перестал от нас шарахаться, стал захаживать к Ромке в сарай. Вчера залез к Женьке на колени, замурчал. Женька гладила его по проплешинам, пока не увидела, что шерсть Джоника кишит белыми полупрозрачными жучками. Вскрикнула, скинула, отряхнулась. Джонни отнесся к женской истерике с пониманием. Сделал круг и снова влез на колени.

— Не бойся, он не заразный, — успокоил Женю Ромка. — Я его уже давно глажу. Главное, руки после него мыть не забывай.

Жучка умирает, а жизнь идет дальше. Неистребимая. И если когда-нибудь Землю накроет глобальная катастрофа, и она превратится в ледяной шарик, на ней выживут бактерии, из которых снова народятся кошки. Это будут совсем другие кошки — может, с жабрами или шестилапые. Так, может, Вова прав — стоит ли так рыдать по одной-единственной Жучке?

* * *

Говорят, в умирании есть три стадии: отрицание, смирение и ожидание. На стадии отрицания я поила Жучку вазелиновым маслом и водкой, а Ольга вынесла в огород — пощипать травки. На стадии смирения я отревелась и уложила кошку под кровать в темное местечко. Думала, до утра она не дотянет. Но утром на нее чуть не наступили, она возмущенно мявкнула. Я аккуратно переложила на другой бок, сказала:

— Умирай спокойно, милая.