Орша (СИ)

Беру бумажку. Рассматриваю. Улыбаюсь. И вдруг понимаю — по крайней мере один из детей Лапезо только что перестал быть для меня чудовищем, и стал просто потерянным мальчиком восьми лет от роду — одиноким, напуганным и хорошенько продрыставшимся.

Вот он, этот документ. Вид спереди:

И с изнанки:

Расшифровка:

Кажный день плачу домой хочу. Очэнь пожалуйста о пожалуйста очэнь хочу домой зйбири мэня пажалуйста. Очэнь скучайу падому. Всем пиридай правет.

Прописка

Приемные дети прямолинейны — в два счета сбили с меня педагогическую спесь и лишили розовых иллюзий. С ним сложно — они выросли в аду и получили там железную закалку против всяких воспитательных приемчиков. Они не слышат, когда им это не выгодно, не видят, если им этого не хочется, и не реагируют на просьбы, если их желания не совпадают с нашими требованиями. Стоит от них отвернуться, девицы дерутся из-за шмоток, а пацаны просто так, искусства ради. Когда не дерутся — веселятся, и неизвестно, что хуже, но веселье явно убыточнее. Вчера тетка ушла на родительское собрание, а детишки устроили мне «прописку». Расползались от меня, как пролитая ртуть. Пока я загоняла за уроки одного, остальные успевали подраться, а уже усаженный за письменный стол залезал под кровать. Пришлось показать детишкам козу рогатую. Я сгребла Ваньку за шкирку и ремень и отволокла в его закуток подумать над своим поведением. Ваську вынула из-под кровати, тряхнула за шиворот и усадила на стул. Гордый первоклассник Васька мстил за насилие молча: делал уроки, не реагируя на мои зудения. Только один раз огрызнулся: «Если ты такая умная, сама и пиши!» Ванька в это время лежал на своей кровати и изображал губами автоматную очередь. Нести его за уроки пришлось тем же способом — за шкирку и ремень. Он показал мне удивительный фокус: как делать уроки, не включая мозг. Ванька делает уроки глазами, вращая ими во все стороны, жопой, которая не отрывается от стула ровно столько, сколько есть терпения у надсмотрщика, локтями, которые неустанно подпирают голову, и ушами, которые, благодаря своей форме и размеру, не дают голове окончательно упасть на стол. Это была война нервов, которая на тот раз окончилась в мою пользу. Но ничего, у Ваньки еще будет много-много шансов отыграться — впереди целое полугодие, страшнее которого только каникулы.

* * *

Вчера я решила задешево поднять авторитет перед подростками, понтанулась, что знакома с Димой Биланом и Жанной Фриске. Сказала небрежно: «Мы их в Польше снимали». Помимо Билана и Фриске там, кстати, был Жириновский и легендарный Леня Голубков, который в девяностые вложил ваучеры в МММ и купил жене сапоги. Подростки, до того момента уже успевшие посмотреть пару-тройку моих самодельных роликов, сопоставили информацию и решили, что я такая звезда, ну просто не бодаться. Должно быть, — подумали подростки, — это обычное рождественское чудо: звезда шлепнулась с московских небес прямо в наш огород и, подцепив кишечную инфекцию, не слезает с толчка. Неужели Дима Билан тоже какает, — мучились они сомнениями, но спрашивать не решились, поняли, как страшно и бить о пол незамутненный хрусталь глянцевой мечты. Но теперь стоит запустить им какой-нибудь ролик из контакта, подростки восхищенно вздыхают: «А это ваш клип?» или «А этого человека вы тоже знаете???»

Чертово число четыре

Тетка по телефону умоляла какую-то бабу купить у нее козу. Баба упиралась, что дорого.

— Да какое дорого?! — вопрошала тетушка. — Я 400 хотела, но мне нужно место в сарае освободить, так отдам за 200. Дорого?! Да это хорошая коза! Чистая, молодая — себе растили. Козная, в запуске, а дает литр в день. Летом по три литра давала. И молоко вы б видели! Сладкое, жирное, не пахнет ничем. Ну, возьмите за двести! Дешевле отдавать не буду, себе оставлю.

Я заслушалась и забыла, что тетка — профессиональный адвокат. Блин-компот, думаю, зачем такую козу продавать? За две тысячи деревянных российских рублей? Да это бред! Я подошла к телефону, вырвала у тетушки из рук трубку и рявкнула:

— Коза стоит 300 и не меньше!

— Ну и до свиданья вам, — обиделась на том конце провода баба.

— И вам не хворать!

Скажи на милость, какие умники! Такую козу отдают, а оне еще выгребываются. Тетка расстроилась, а я поняла, что ее достало число четыре. Четыре козы, четыре петуха, четверо детей и четыре гигантские тыквы, которые решили устроить коллективное самоубийство и дружно превратиться в удобрение. Несчастливое число требовало смены знаменателя. Лишнюю козу продать, лишнего петуха съесть. Только кто будет убивать? Можно соседа попросить. А как потом есть? Такой грех на душу брать — Будда, упаси.

— В прошлый раз баба забила, я ощипала, сварила, а есть не смогла…

Со смертью бабушки мы с нашими промытыми йогой мозгами остались беззащитными в мире прямолинейных мясоедов. Отдать козу дешево — купят к новогоднему столу, на студень. А она еще молодая, еще жизни не нюхала.

— Продадим подороже — сразу не съедят. Пусть поживет хорошая коза, — предложила я.