Как видишь, Степа, словарь самого земного происхождения. На Ортис, видно, он попал случайно. Но сообщать ли об этом в Информарий — я не знаю.
Вчера мы остановились с Кинечу у столба. Не у столба, а у какого-то автомата, похожего на столб.
На нём объявление:
Кинечу достал блокнот и записал фамилию ученика и номер школы.
— Зачем? — спросил я.
— Как — зачем? Надо помочь товарищу. Утерян целый год!
— Но как же ты найдёшь его, ведь это не карандаш и не резинка.
— Именно потому, что не резинка, я и должен искать, — ответил Кинечу и побежал по улице.
Я за ним. Он в дверь — и я в дверь. Он в лифт — и я хотел туда же, но Кинечу остановил:
— Жди здесь.
Вскоре он выскочил с собакой. Вернее, с чем-то очень похожим на собаку. Вместо ног у нее колесики, вместо носа — лампочка, а вместо хвоста антенна.
— Взял напрокат, — объяснил Кинечу и бросился за автоматической ищейкой, которая уже выскочила из дома и помчалась через улицу.
Она сразу напала на след.
— Жди у электронных математиков! — крикнул Кинечу на ходу и скрылся с собакой из виду.
Вечером Кинечу пришёл к электронным математикам.
— Ну как?
— Сейчас узнаем, — отдуваясь, сказал он.
Он сунул собранный материал в электронную машину и подсел ко мне.
— Я проделал путь в две тысячи сто шестьдесят два километра (этот Протон оказался большим непоседой). Побывал в девяти дворах и на восемнадцати чердаках, где Протон проводил свой досуг, гоняясь за белыми муравьями (на Ортисе белый муравей-всё равно что у нас чёрная кошка). Около ста раз пришлось перемахнуть через забор ракетснаба в пяти метрах от калитки, которая, кстати, всегда открыта. Сто двадцать пять раз следы пересекли свалку завода искусственных спутников и только один раз привели в пионерскую комнату. Удалось установить, что Протон посетил её не по собственной воле. Там ему задали несколько вопросов из учебника отдыха. Протон, говорят, ответил на «отлично».
В это время электронные машины закончили подсчёт. Получилось что-то около половины года. Но это было как раз свободное время, которым Протон мог распоряжаться как хотел.
— Не нашёл, — сказал Кинечу и стал бить себя по лбу.
— А ты всё учел? — спросил я. — Чем занимался Протон на уроках?
— Бывало, что и зевал и вертелся, но на это затрачивались всего-навсего минуты. А нам нужен год! Да вот: зевал всего по одной минуте в урок.
— А сколько это за год? — спросил я.
И счётные машины ответили:
— Глазел в окна (то есть в стены) по десять минут в урок.
Машина щёлк, щёлк — 50 часов.
— Что! — закричал Кинечу. — Кажется, мы напали на след!
Щёлк! Щёлк!
— Ару! — закричал Кинечу. — Нашёл! Как раз учебный год! Пошли к Протону, пусть бьёт себя по лбу и благодарит нас за помощь.
Но оказалось, что этот несчастный Протон никакого объявления не писал.
— Я ничего не терял, — сказал он. — Вы ошиблись.
— Ошиблись? — переспросил Кинечу. — А на уроках ты зевал?
— Не больше минуты в урок.
— А в стены заглядывал? А спутники мастерил? А жуков дрессировал? Тогда благодари своих друзей за то, что они вывесили объявление. Если бы не они, не видать бы тебе учебного года, как собственного козырька.
Протон распрощался с нами по-дружески.
История с утерянным годом навела меня на мысль, что между земными и ортисянскими разгильдяями много общего. Кривляки, например, у них тоже зовутся шутами и тоже гороховыми. Только им вручается «Диплом царя Гороха».
Письмо восьмое
Сами ортисяне зовут свою планету родиной клубов. И это, пожалуй, так. Чего только они не напридумывали!
Здесь и клубы «смехачей», и «белоручек», и «рыболовов» (читай: «музыкантов»), и «крикунов». И даже «ошибок».
Члены этого клуба носят значки «На ошибках учатся». Раз есть ошибка, значит, чему-то она научит. Срочно собирается клуб. Совершившего ошибку приглашают на сцену. Сразу делается подробнейшее сообщение об ошибке.
После тщательного изучения и обсуждения дежурный член клуба напоминает своим собратьям любимую поговорку:
После этого он выкрикивает начало девиза:
— На ошибках…
И весь зал подхватывает:
— …учатся!